Эмиль сказал мне, что нужно собрать бокалы из-под шампанского, разлить воду и поставить на каждый стол хлеб. Сам он откупоривал бутылки с вином. Оливер и Кейти начали разносить с кухни на подносах тарелки с копченой лососиной и чашки с супом-пюре из картофеля и порея, предлагая пассажирам выбирать.
Проблема размещения пассажиров за столиками более или менее решилась сама собой. Мейвис и Уолтер, сделав вид, что "их лошадь для них важнее всякой еды", ушли, чтобы пообедать в вагоне-ресторане для болельщиков. То же самое сделала и Анжелика, сказав, что "слишком расстроена, чтобы сидеть здесь". Кое-кто из остальных, в том числе Рауль, Пьер и Донна, незаметно удалились, и Нелл, пересчитав всех по головам, смогла рассадить всех платных пассажиров. Я с интересом отметил, что Джайлз-убийца все еще оставался в ресторане и все еще источал неотразимое обаяние; очевидно, по сюжету было необходимо, чтобы он завоевал сердца зрителей.
Мы ненадолго остановились в Ньюмаркете. Никто из владельцев-англичан выходить из поезда не стал. После супа подали фрикасе из курицы с лимоном и петрушкой.
Я получил повышение, превратившись из Водолея в Ганимеда и перейдя с воды на вино. Эмиль поступил совершенно правильно, не доверив мне сбор грязной посуды, для чего требовались сложные манипуляции с ножами и вилками. Зато мне было позволено помогать остальным менять пепельницы, разносить ореховое пралине на кленовом сиропе и разливать кофе и чай по чашкам, уже расставленным на столиках. Филмер все это время меня совершенно не замечал, а я изо всех сил старался ничего не пролить и не привлечь этим к себе его внимания.
Под конец я уже испытывал немалое восхищение Эмилем, Оливером и Кейти, которые аккуратно подали и убрали первое, второе и третье, несмотря на уходящий из-под ног пол вагона, а при обычных обстоятельствах взяли бы на себя еще и все то немногое, что сделал я.
Когда почти все пассажиры (включая Филмера) ушли, направляясь либо в свои купе, либо в салон-вагон, мы убрали со столиков, постелили чистые скатерти и начали подумывать о том, чтобы поесть самим. По крайней мере я. Все прошли на кухню, я за ними. Но как только мы оказались там, Оливер снял жилет, надел фартук и длинные желтые перчатки и принялся за мытье посуды.
Бесконечно глубокая мойка была полна посуды из-под трех блюд на сорок восемь персон.
Я с ужасом посмотрел на него:
— Вы всегда это делаете?
— А кто же?
Кейти взяла полотенце и стала вытирать тарелки.
— Неужели нет никаких машин? — возмутился я.
— Мы и есть машины, — ответила она.
"Ну уж дудки, мыть посуду вы меня не заставите", — мелькнула у меня грустная мысль. Я взял полотенце и начал ей помогать.
— От вас этого не требуется, — сказала она. — Но все равно спасибо.
Шеф-повар Ангус начищал свое царство в дальнем конце длинной жаркой кухни, а Симона распаковывала толстые бутерброды с мясом, которые мы принялись жевать, не прекращая работы. Между нами возникло какое-то странное чувство товарищества, словно у солдат на передовой вовремя боя. Как сказал Эмиль, ополаскивая бокалы, они имеют право поесть еще и после того, как закончится ужин, но обычно только обедают, да и то не всегда; я понял, почему, когда в тот, первый день мы, расправившись с бутербродами, доели скудные остатки лукуллова обеда, который только что подавали.
— В таких поездках никогда ничего не выбрасывают, — сказала Кейти.
Когда с посудой было, наконец, покончено и все было расставлено по местам, оказалось, что у нас есть долгожданные два часа на отдых: сбор ровно в пять тридцать.
Не знаю, что делали остальные, но я отправился прямиком в головной конец поезда. Покачиваясь от толчков, я прошел через показавшиеся мне бесконечными спальные вагоны (в том числе и тот, где находилось мое купе), через все еще работавший центральный вагон-ресторан, через битком набитый и шумно веселящийся сидячий, еще через три спальных, через переполненный передний салон-ресторан (с буфетом, кухней, гостиной и вторым этажом), еще через один спальный — и наконец добрался до лошадей. В общей сложности меньше чем полкилометра — совсем небольшая прогулка, хотя мне она показалась настоящим марафоном.
Путь в вагон для лошадей мне преградила сначала запертая дверь, а потом, в ответ на мой неоднократный стук, какая-то решительная женщина, которая сказала, что мне туда нельзя.
— Вход воспрещен, — напрямик заявила она, загородив проход своим телом. — Поездная бригада сюда не допускается.
— Я работаю в "Мерри и компании", — сказал я.
Она смерила меня взглядом с головы до ног и безапелляционно ответила:
— Вы официант. Вам сюда нельзя.
Ее так и распирало от сознания своей власти, и она твердо решила стоять насмерть, охраняя проход. По-моему, ей было лет сорок — худощавая, жилистая, с правильными чертами лица, без всякой косметики, в свитере и джинсах. Я сразу понял, что преодолеть это препятствие нечего и думать, и через спальный вагон, где в открытых купе (на ночь их отгораживали от прохода плотными шерстяными занавесками) сидели конюхи в майках, ретировался в передний вагон-ресторан, а там зашел на кухню, чтобы расспросить повара-китайца.
— Главный кондуктор? — переспросил он. — Он здесь. — И он указал пальцем в сторону буфета. — Вам повезло.
Главный кондуктор, в сером кителе с золотыми шевронами за выслугу лет на левом рукаве, сидел за первым от кухни столиком и доедал обед. За другими столиками сидели еще несколько человек, но он был один и, чтобы не терять времени, заполнял какие-то ведомости, разложенные на столике. Я уселся напротив него, и он вопросительно поднял на меня глаза.
— Я из "Мерри и компании", — сказал я. — Вас должны были предупредить.
— Вы Томми? — спросил он, подумав.
— Да.
Он протянул мне через стол руку, которую я пожал.
— Джордж Берли, — сказал он. — Зовите меня просто Джордж.
Он был средних лет, массивного сложения. У него были коротко подстриженные волосы и усики, и, как я вскоре убедился, весьма иронический склад ума.
Я рассказал ему, что меня не пустили в вагон для лошадей.
Глаза его весело сверкнули:
— Натолкнулись на дракона в женском обличье, а? Это мисс Лесли Браун. Ее прислали присматривать за конюхами. А теперь она взялась наводить порядок во всем поезде, а?
У него была эта распространенная в Канаде привычка — превращать любую, самую обыкновенную фразу в вопрос: "Неплохая погода сегодня, а?"
— Надеюсь, — вежливо сказал я, — что вы наделены большими полномочиями, чем она.
— Будьте уверены, — ответил он. — Сейчас покончу с этими бумагами и с обедом, и мы пройдем туда, а?
Некоторое время я сидел, разглядывая проносившиеся мимо пейзажи — дикие, безлюдные просторы зеленых и тронутых желтизной лесов, серые скалы и голубые озера с разбросанными там и сям крохотными поселками и одинокими домиками, залитыми ярким полуденным солнцем, — наглядное свидетельство того, как огромна Канада и как мало она населена.
