«Главбетоны» притихли. Парторг Глебов попытался что-то вякнуть про трезвость – норму жизни, но его быстренько заткнули. В конце концов, брошен вызов престижу их учреждения, более того, престижу Родины.
– Давай, Миша, не подведи!
– Утри нос буржую!
– Постой-ка, брат мусью…
– One-two-three. Go!
[35]
– скомандовал Корбо и поднес кружку к губам.
Каконин смачно выдохнул и последовал примеру француза.
В напряженной тишине поршнями ходили два кадыка.
– Вуаля!
Корбо аккуратно поставил на стол пустую кружку, подтянул к себе бокал морса.
И тут же брякнул об стол кружкой Каконин. Недопитой.
Щеки комсомольца страшно надулись, он едва успел нырнуть под стол. Донесшиеся оттуда звуки были недвусмысленны. Народ разочарованно загудел. Тобагуа радостно захлопал в ладоши.
– В связи с проблевом на ринге… – тихо проговорила Оля по-русски.
– Вы что-то сказали? – любезно осведомился Корбо.
Выпитая водка не оказала на него видимого воздействия.
– Поздравляю с победой.
– Это не та победа, которой следует гордиться. Просто я не люблю наглецов… – заметил Корбо, накалывая вилкой осетрину. – Знаете, Оля, у меня есть предложение. Давайте удерем отсюда. Возьмем такси, покатаемся по ночному городу. Я не был здесь целую вечность.
– О, я и не знала, что вы прежде бывали в Ленинграде.
– Это было очень давно. Можно сказать, в прошлой жизни…
Нил пришел в себя в ее уютной девичьей светелке под умопомрачительный запах кофе и жарящейся колбасы.
В домашнем халатике, простоволосая, она напомнила ему одновременно и Линду, и Элизабет – такая же высокая, худенькая, светленькая. Он чуть не обратился к ней по-русски, но вовремя спохватился. Он же совсем не знает этой женщины.
– Доброе утро, милая. – Он сладко потянулся. – Вот я и стал нарушителем паспортного режима. Не ночевал в гостинице. Теперь меня вышлют из страны, да? А тебя уволят с работы за прогул и связь с акулой империализма.
– Лежи уж, акула. – Оля подсела к нему на постель, пригладила волосы. Она улыбалась, но глаза были припухшие. От недосыпа, должно быть. – Начитался пропагандистских брошюрок. У нас теперь другое время, демократия, свобода.
– Неужели соседи не донесут в домоуправление о твоем аморальном поведении?
– Что-то для иностранца ты уж больно хорошо подкован в реалиях нашей жизни. Часом не шпион?.. Нет у меня соседей, дорогой мой, квартира, хоть и маленькая, зато вся моя.
– Яппи.
– Что такое яппи?
– В твоем случае – молодая независимая бизнес-дама. В Америке такие разъезжают на «БМВ» и не бреют под мышками.
– А во Франции?
– Во Франции бреют.
– Нет, я про машины.
– По-разному. Моя бывшая предпочитала «рено». А твой?
– Мой предпочитал бормотуху.
– Не слыхал о такой марке.
– И не надо. – Она провела рукой по его щеке. – Как странно, брюнет, а такая светлая щетина.
– Признак породы. – Он со смехом привлек ее к себе. – Как я вчера, не сильно дебоширил? Ничего не помню. Ваша русская водка все-таки крепко бьет по мозгам…
– Так, пустяки, разбили пару зеркал и несколько физиономий, но безобразий никаких не было. – Нил притворно заохал, Оля рассмеялась. – Да нет же, ты был настоящий джентльмен и прекрасный любовник, и я нисколько не преувеличиваю… Ладно, ваше сиятельство, вставайте, кушать подано!..
Они долго ловили такси в ее Веселом Поселке, потом пили кофе в гостиничном буфете, потом она ушла, наотрез отказавшись подняться в его двухсотдолларовый «люкс», и он в одиночестве валялся до вечера на неудобной четырехспальной кровати, с которой все время сползало одеяло. Сегодня он уже не способен ни на какие подвиги. Но завтра с утра надо всерьез заняться розысками.
За «Главбетон» можно было не беспокоиться, Жан-Пьер с Робером наведут там шороху и без него, им за это деньги плачены. Может быть, придется показаться там разок, с важным видом подписать какую-нибудь юридически ничтожную бумаженцию вроде протокола о намерениях, перед тем как бесследно раствориться в каменных джунглях свободного мира. Но только прихватив с собой Лиз.
При виде бутылки «Столичной», вынутой Нилом из сумки, колючий взгляд квартирной хозяйки смягчился.
– Вы проходите, проходите… У нас тут темновато, осторожно, головой не стукнитесь…
Он двинулся вслед за ней по темному, извилистому и замызганному коридору типичной питерской коммуналки, где кухня и уборная безошибочно угадываются по запахам, где армада черных электросчетчиков соседствует на стене с криво подвешенным ржавым велосипедом, где с черного от вечных протечек потолка клочьями свисает прогнившая проводка.
Мрачная советская бытовуха настолько не вязалась с бережно хранимым в памяти обликом Лиз – такой светлой, изысканной, такой европейской Лиз, – что Нил в который раз подумал, а не ошибся ли он адресом. Но нет, все совпадало со сведениями, полученными от СС, да и хозяйка признала…
А та уже гремела ключами на связке, отпирая облезлую, серую дверь, с одного взгляда на которую становилось понятно, что ничего хорошего за ней храниться не могло.
– Как же, помню Лизоньку, помню. – Хозяйка суетливо метала на стол граненые стопочки, банки с килькой и зелеными помидорами, лук, мелко нарезанный черствый хлеб. – Не обессудь, мил-человек, что закусочка небогата, так не прежние времена… Эх, антихрист, семи пятен во лбу, до какого разора народ довел, это же надо!..
Она погрозила кулаком в направлении окна, там на подоконнике теснились трехлитровые банки с какой-то мутной жижей. На горлышке каждой банки красовалась раздутая резиновая перчатка. Такую же банку он видел вчера в квартире Оли, которая объяснила ему, что это выстаивается брага, которую теперь заготовляют даже в самых приличных домах, как народный ответ на развязанный Горбачевым антиалкогольный террор. Вообще, как с удивлением заметил Нил, столь популярный на Западе Михаил Сергеевич у себя на родине любовью не пользовался.
– Ну что, вздрогнули за знакомство! – Хозяйка, не поморщившись, опрокинула стопку водки, занюхала хлебцем. – Эх, хороша! Где брал-то?
– Где брал, там уж нет, – отшутился Нил. Он не хотел признаваться, что в «Березке» этого добра навалом и стоит оно, по французским меркам, такие смешные гроши, что как-то совестно покупать. Его бы здесь не поняли. – А что Лиза, давно ли съехала?
– Да уж почитай месяца три… Или полгода, у меня на числа память того… нетвердая.
– И не звонила больше, не заходила?
– А как же, заходила…
