– Да, должно быть, невесело вам было коротать свое одиночество.
– Да уж куда там, господин… Простите, Глеб. Коротал, коротал, да и окоротил, к черту!
– А улыбка у вас и впрямь…
– Как у идиота.
– Ну почему же?
– Да уж так вышло. Знаете, господин Глеб, ничего не могу с собой поделать, с детства.
И улыбаюсь всем подряд при встречах,
Как идиот, свалившийся с небес.
– Это вы сами сочинили про себя?
– Да, кажется.
– А вы и впрямь свалились с небес. Я уже и не чаял, как отсюда выбраться.
– Да брось ты, мистер Глеб. Я тебя все же мистером буду звать – вид у тебя какой-то… иностранный. И давай на ты. Я так устал от всей этой официальщины жизни.
– Давай, Юрка, будем друзьями.
– Вот это по-нашему, Глебок, вот это я понимаю. Ну, дай пять! Да чтобы такими друзьями, да чтобы… до конца жизни… последнюю рубаху…
– Заметано.
– Я рад, дружище. А насчет того, чтобы выбраться отсюда, так это я знаю. Такая мысль мне и самому не раз приходила в голову. Вот только зачем? Я достаточно поколесил по миру, был даже в космосе. И я скажу тебе по секрету, дружище Глеб, тебе одному, как на духу. Везде одно и то же. Суета, возня и человеческая глупость. Так что брось ты все эти бессмысленные мысли, и давай лучше выпьем.
– Насчет выпить это ты хорошо придумал, – вдруг окончательно успокоился Глеб.
– А чего тут придумывать-то? Это так, потому что это так всегда. Уж я знаю, поверь, – все той же лучистой и дружелюбной улыбкой улыбался Глебу его новый приятель.
И Глеб позволил обнять себя за плечи и повести куда-то в неведомую темноту, которая неожиданно раскрылась довольно просторной комнатой с одной кроватью и столиком, заваленным окурками, хлебными корками и прочими свидетелями перманентных застолий.
– Ну что, Глебан, убедился, что отсюда вовсе не надо никуда убегать? Особенно теперь, когда мы нашли друг друга и сможем, наконец, пить и не в одиночку, и сколько душе угодно, – подкупающе улыбался Глебу коренастый малый, довольно крякнув после первого стакана «за дружбу!»
В ответ на это Глеб доверчиво рассказал Юрке свою историю с Епифанией.
Улыбка, пожалуй, впервые за все время их знакомства померкла на круглом лице космонавта.
– Эх, Глебан, Глебан, и угораздило же тебя влюбиться! И это как раз тогда, когда жизнь уже поднесла тебе все на блюдечке с голубой каемочкой. Как бы мы с тобой тут зажили… Ведь это ж ни в сказке сказать, ни пером описать. А ты… Эх, Глеб, Глеб. Мало тебе, что ли, было этих женщин…
– Но эта особенная…
– Да какая такая особенная, брось. Все они одинаковы.
– А разве у тебя не было любви, Юрка? Настоящей любви, там, на Земле?
– Там, на Земле… – словно эхом отозвался Гагарин. – Конечно, конечно, Глебан, не без того… Да что там поминать бывшее, ставшее небывшим. Давай лучше выпьем еще по стаканчику «за любовь!», может, твое наваждение и развеется?
Они выпили, крякнули, закусили килькой из плоской и ржавой банки, каких Глеб никогда не видел.
– Ну как? Развеялось?
– Нет. Нет, Юрка, Юрочка. Люблю я ее, люблю. Я, старый козел, не могу без нее ни дня. Вот и сейчас, сижу я с тобой, с таким задушевным корешем, а мысли мои все о ней, все о ней, ненаглядной…
Гагарин пустил слезу, и они обнялись.
– Да, я тебя понимаю, дружище. Что ж я, из камня, что ли? Знаю я все эти дела. И как это там в песне поется:
А если случится, что друг влюблен,
А я на его пути.
Уйду с дороги, таков закон —
Третий должен уйти…
– Спасибо, Юрка, спасибо! Ты настоящий друг!
– Давай по этому поводу еще по стаканчику.
– Давай, за женщин.
– За женщин, неладная их возьми!
Оба чокнулись, выпили и задумались каждый о своем.
– Ты, Глебан, не думай, что я умею только пить и ничего более, – сиял своей добродушной и такой располагающей улыбкой космонавт. – Я целых десять лет изучал это наше обиталище и пришел к выводу, что бежать отсюда можно, только поднявшись высоко-высоко в воздух.
– А разве отсюда нельзя просто выйти?
– О нет, дружище. Отсюда ни одна мышь не вы-скользнет незамеченной. Все просматривается, прослушивается, простреливается…
– И отсюда никого никогда не выпускают?
– Нет, либо живи здесь всегда, не вылезай и будь благодарен, либо – на свалку.
– Как на свалку?
– А так. Придут мужики в ватниках, погрузят на полуторку, словно мешок с говном, и…
– А если прикинуться, как узник замка Иф, а потом…
– А потом – суп с котом. Ты разве еще до сих пор не понял, Глебан? Здесь – рай. И потому то место, куда тебя повезут, может называться только одним словом – ад. Так что осмотрись повнимательнее и хорошенько подумай. Здесь же каждому можно спокойно заниматься всем, чем ему хочется. Так что, браток, еще раз прошу, подумай, хорошенько подумай, прежде чем куда-то бежать отсюда.
– Но как же так? Что-то у меня не сходится… Ну хорошо, допустим, тебя здесь все устраивает и ты можешь пить сколько душе угодно и с кем угодно. Но я-то, я-то никак не могу остаться с ней наедине. И ее, и меня постоянно кто-то сопровождает, преследует. Так что для меня здесь нет никакого рая, а скорее наоборот, сущий ад.
– Это тебе только кажется. Понимаешь, браток, воля каждого человека принадлежит ему и только ему одному, и потому он может делать с ней все, что ему заблагорассудится. И все другие тут ни при чем! Понимаешь, старина, как просто и как гениально. Стоит тебе только представить, что вокруг тебя никого нет, кроме тебя самого, и все, что тебе надо, сразу появится перед тобой на блюдечке с голубой каемочкой.
– Как это?!
– А так. Плевать тебе на всех окружающих. Если ты не обращаешь на них внимания, их не видишь, то их и не существует.
– Но ведь они…
– А что они? Они ничего тогда не смогут сделать.
– Но ведь и я тоже ничего не смогу сделать, если останусь один таким образом. Мне даже выпить будет не с кем.
– А вот тут ты, брат, врешь. А как же я?
Этот вопрос совершенно сбил Глеба с толку. И Гагарин поднес ему очередной стакан.
