– И что вы предлагаете?
– То, что нам следовало бы сделать давным-давно… Ну же, Макмиллан, довольно миндальничать, решайтесь, наконец!
Макмиллан медленно кивнул и взялся за перламутровую трубочку телефонного аппарата.
– Мэгги, разыщите мне мистера Хита и передайте, что завтра в четырнадцать ноль-ноль я жду его у себя.
7
Виктор вот уже час ходил взад и вперед по отдаленной пустынной аллее второй террасы, где преобладала средиземноморская флора, и пытался решить одну неотвязную задачу: действительно ли миссис Хайден русская?
Судя по инструкциям, которые он получил, она родилась в России и почти не имела примесей никакой другой крови. Казалось бы, в том же должен был убедить его и последний прочитанный им фрагмент сочинения миссис Хайден. Однако весь опыт его здешнего общения с ней пока не давал ему никакого повода усомниться в западноевропейском происхождении этой женщины.
До сих пор Виктор был глубоко убежден, что сможет отличить соотечественника от человека любой другой национальности в любой ситуации, где бы и когда ни довелось его увидеть. За тридцать лет, прожитых вне родины, у него не было ни единого повода усомниться в своем убеждении. И вдруг – такой нонсенс, говоря еще весьма мягко.
Теперь приходилось либо признать свою ошибку, либо сделать вывод, что ошиблись в центре и миссис Хайден – совсем другая женщина. В по-следнем случае на нее совершенно не стоило тратить времени.
Но что, если ошибается он и она все же русская? Ведь он сам уже столько лет постоянно выдает себя за европейца и, как показывают события, совершенно успешно. И если теперь он поспешит с выводом, который впоследствии окажется неверным, то никогда не простит себе этого. Как не простят ему и остальные. Как не простит дело. Ведь этим будет обмануто слишком много людей…
Доктор Робертс, которого Виктор для себя определил явным американцем, вполне уверенно утверждал, что миссис Хайден родилась в Германии. Виктору вновь вспомнилась сейчас их последняя беседа на эту тему. Беседа, которую они вели в привычной полуленивой-полуравнодушной манере, оба старательно делая вид, что имеют в этом деле лишь частный, ни к чему не обязывающий интерес. «А ведь наш падишах, скорее всего, сам какой-нибудь агент ЦРУ или ФБР и тоже имеет скрытую информацию о миссис Хайден, и, судя по всему, большую, чем я», – в очередной раз подумал Виктор, представив холодное, незапоминающееся лицо Оливера Робертса, весь недюжинный интеллект которого выдавали лишь пронзительные серые глаза.
И Виктор, перебирая в уме словно записанный на кинопленку последний разговор, в сотый раз пытался по неуловимым нюансам определить, на кого же собственно работает этот якобы обыкновенный доктор.
– Разве вы не замечаете, уважаемый Виктор, что ее цивилизованное поведение является типичным проявлением типичного привитого с дет-ских лет чувства самоконтроля? Такое чувство развивается вплоть до того, что становится инстинктом, и для его поддержания человек уже не нуждается в постоянном контроле сознания.
– А разве не все европейцы воспитаны именно таким образом? – сделал удивленное лицо Виктор.
– Да, вы правы. Обычно все люди европейского происхождения отличаются от азиатов, считающих естественность своих проявлений едва ли не первым своим достоинством, именно подобного рода воспитанностью. Однако немцы по своей природе ближе всех к животным, а потому именно они из всех европейцев больше всех нуждаются в постоянном контроле этого воспитательного рефлекса. Вспомните «Степного волка» Германа Гессе.
– Согласен с вами, – лениво протянул Виктор, – именно так и начинался в Германии фашизм. Но, по-моему, они заразились от своих соседей русских их игрой в непосредственность…
– Вот именно. У этих русских непосредственность поведения прорывается сквозь любую броню приличий, и недаром многие исследователи склоняются к тому, что именно русские и немцы – народы, наиболее близкие по своим историческим корням друг другу.
– Ну да, и тех и других Европа считает свиньями, – рассмеялся Виктор и тут же задал провокационный вопрос: – Но почему же тогда вы отметаете возможность того, что миссис Хайден русская?
Робертс некоторое время задумчиво смотрел на Виктора, и по губам его гуляла какая-то не-определенная и неуловимая улыбка. О чем мог говорить этот взгляд? О том, что по этому вопросу доктор догадался о русском происхождении самого Виктора? О том, что он прекрасно знает о миссис Хайден все то же, что и Виктор? Или же просто о профессиональном тщеславии, столь обыкновенном у психиатров в общении со всеми остальными людьми? Виктор резко повернулся на каблуке, с досадой опять вынужденный признать, что все еще не может ответить ни на один из вопросов. Но дальше, дальше, беседа на этом не закончилась, и вот что сказал этот загадочный доктор после непродолжительного молчания.
– Видите ли, дорогой мой друг, если бы миссис Хайден была русской по происхождению, она нуждалась бы в постоянном контроле сознания над своим поведением и ее вышколенные манеры уже ничего бы не прикрывали.
Что это? Великолепная маскировка? Или он и в самом деле не знает, что миссис Хайден русская? Или, может быть, Робертс уже сделал тот же вывод, что и он сам, и в центре и в самом деле ошиблись? Иначе он отправился бы не проверять версию происхождения, а просто держать несча-стную женщину под наблюдением…
Виктор не стал открывать доктору последней лазейки, позволявшей примирить кажущееся противоречие, на котором Робертс строил свою гипотезу происхождения пациентки. Мнимая миссис Хайден имела дворянское происхождение, а это в корне меняло дело в отношении к русским. Однако доктор Робертс тоже мог это знать, и в таком случае ситуация выглядела совершенно по-идиотски. Оба они, прекрасно зная о том, что миссис Хайден русская, старательно убеждали друг друга в том, что она – немка.
Виктор уже в который раз дошел до конца аллеи, и его красивое смуглое лицо на мгновение исказила легкая гримаса недовольства собой. Надо поворачивать назад, а он все еще так же далек от разгадки, как и в начале пути. Через четверть часа ему предстояло встретиться с этой загадочной, кажется, самой себя не знающей женщиной и предпринять очередную попытку заставить ее отбить его те или иные пробные шары, поймав тем самым в ловушку.
До сих пор он пытал ее на предмет немецкого происхождения, цитируя фрагменты из Гете и Гельдерлина, однако последовавшие реакции не позволили составить никакого определенного мнения. Строки из того и другого поэта неожиданно всплывали в ее памяти, но это можно было интерпретировать просто как обычный для образованного европейца культурный слой, а не как глубинную память о годах детства, будящую сопутствующие воспоминания, мысли и эмоции. Однако и то, что мысль миссис Хайден не бежала далее цитируемых отрывков и не воскрешала ассоциаций, находящихся в неразрывной связи с выхваченными звеньями, тоже не могло являться однозначным свидетельством ее негерманского происхождения. Ведь если она лишилась памяти о прошлом, то все эти ряды могут быть ею потеряны.
