Всегда любопытно и небесполезно знать, что остается в памяти
человека, подвергшегося такому сложному психовоздействию, как наркодопрос. Под
влиянием наркотика допрошенный, как правило, не помнит о содержании выданной им
информации и не имеет представления о продолжительности сеанса. Но бывает, что
в сознании происходят странные, необъяснимые смещения, особенно это касается
людей с неустойчивой психикой, истероидных типов.
Под влиянием наркотика впечатлительный Цитрус принял
гипнотизера Ваню за террориста Карла Майнхоффа. Потом проспался, попытался
найти какие-то разумные объяснения своему странному состоянию. Думал, мучился,
вспоминал, разгребал тяжелый туман в голове. Догадался позвонить в редакцию
журнала «Плейбой». Получил там неутешительный ответ, что нет у них
корреспондентки Вероники Сурковой. Растерялся. Стал думать дальше. А мог бы,
между прочим, воспользоваться советом сотрудника журнала и позвонить в милицию
на всякий случай.
Впрочем, вряд ли такой звонок имел бы последствия. В доме
Цитруса ничего не пропало, он сам цел и невредим. Ему бы скорее всего сказали,
мол, вольно же вам пускать к себе в дом кого попало, не спрашивая документов.
Вы кто по специальности? Писатель? Ну вот, может, поклонница ваша. У вас ведь
есть поклонницы?
Вряд ли Цитрус ответил бы «нет». На этом бы все и
закончилось. Кому охота заниматься делом, в котором нет ни пострадавшего, ни
признаков преступления.
А потом поступила информация о следующем звонке. Когда
полковник услышал, что Цитрус срочно желает встретиться с Петром Мальковым, он
встрепенулся, тут же распорядился отправить людей в кафе на Остоженке. И не
пожалел об этом. Солидная пожилая пара чинно ужинала за соседним столиком, а на
портативный диктофончик писался разговор Цитруса и Малькова.
Слушая запись, Харитонов легко смоделировал идиотскую схему,
которая сложилась в болезненном воображении писателя.
Азамат отказался заплатить потому, что операция еще не
завершена. Но Цитрус решил, что его обманули, кинули, потому что Карл Майнхофф
уже здесь, в Москве. Вероятно, ему запомнилась собственная галлюцинация как
единственная реальность, а истинные события ускользнули из памяти бесследно. Он
решил, что Карл Майнхофф уже в Москве, стало быть, Мир-зоев соврал ему по
каким-то своим подлым причинам.
Кому же хочется оставаться в дураках? Цитрус решил
действовать, попытался выйти на самого Подосинского через Малькова. Интересно,
сумеет ли он потом, когда мозги окончательно придут в порядок, понять, что
теперь ему. Авангарду Цитрусу, остается бога молить только об одном: чтобы
Петька не выполнил его просьбу и никому не заикнулся об их разговоре.
Впрочем, полковнику это было не так уж интересно. Какая
разница, что подумал и решил «отработанный материал»? Какая разница, сколько
глупостей он успел натворить и чем для него эти глупости могут обернуться?
Главное было в другом. Подосинский отправился на Кипр. Что
ж, вполне логично, именно туда и причалит яхта «Виктория». Если, конечно,
Мальков не выдумал это сгоряча, чтобы отвязаться от Цитруса.
Глава 26
Алиса вела машину по пустому утреннему шоссе. У нее
слипались глаза. Ночью она не могла уснуть, все прокручивала в голове долгий
разговор с американцем. И сейчас, проезжая по той же дороге, по которой всего
два дня назад они с Деннисом ехали в Иерусалим, она продолжала мучить себя
вопросом: не слишком ли была откровенна с человеком, представившимся
сотрудником посольства США и другом Денниса?
С самого начала разговора Баррет настойчиво добивался от нее
деталей, которые ни малейшего отношения к смерти Денниса не имели. Его
интересовало, например, не возникало ли у нее здесь, в Израиле, неприятного
чувства из-за обилия военных и полицейских патрулей, встретит ли их с Максимом
кто-нибудь в Москве, сообщила ли она кому-то из близких о том, что возвращается
раньше времени.
Он долго сочувственно расспрашивал, связано ли ее решение
уехать домой только лишь с нервным потрясением ребенка, или есть еще какие-то
причины.
– Тур стоит недешево, и компания не вернет деньги за
неиспользованные дни. Вы не станете потом жалеть, что сгоряча уехали раньше?
Сейчас наконец установилась чудесная погода, самое время отдохнуть. Первый шок
пройдет, вы успокоитесь…
– Не только ребенок, я тоже не могу отдыхать здесь после
того, что произошло.
– Значит, вы все-таки немного отвечали Деннису взаимностью?
– спросил старик с неуместной игривой улыбкой.
– Какое это теперь имеет значение? – пожала плечами Алиса.
– Но из-за смерти совершенно постороннего человека вы бы не
стали так переживать?
– Мои переживания – это неинтересно, мистер Баррет.
– Да, конечно… простите, – старик смутился, – просто я думал,
вам нелегко сейчас, и если вы поделитесь со мной, вам станет немного легче.
– Спасибо.
– Деннис был прав, когда говорил, что вы замкнутый человек…
«Далась им моя замкнутость… – с раздражением подумала Алиса.
– У американцев не принято изливать свои чувства, особенно печальные, первому
встречному. Твои проблемы должны оставаться только твоими. Для всех, кроме
самых близких родственников, ты обязан быть всегда „окей“. Верх неприличия на
вопрос „как дела?“ ответить „плохо“. Если ты себе такое позволяешь, тебе
обеспечено одиночество, неудачи в карьере и личной жизни. У нас, наоборот,
неприлично быть „окей“. Надо повздыхать, на что-нибудь пожаловаться, хотя бы на
несварение желудка или дурную погоду. А у них все всегда отлично – желудок,
погода, настроение. Неамериканское любопытство Денниса к моим проблемам можно
было оправдать чисто мужским интересом ко мне. А этот Баррет? Ему нужна
информация, точная, детальная, конкретная. А зачем понадобились мои личные
душевные трудности? Он такой сострадательный человек?»
Когда она рассказала ему о нападении в Иерусалиме, он стал
выяснять, впервые ли с ней такое случилось.
– Впервые, – ответила Алиса, – я настоящий выстрел услышала
впервые в жизни так близко.
«Не стоит говорить ему про пистолет, – решила она, – пусть
считает, будто я не знаю о пистолете. Сам-то он наверняка знает…»
– Значит, полиция так и не выяснила, кто стрелял?
– Не было возможности, – пожала плечами Алиса, – арабы
разбежались.
– Как вы думаете, мог кто-то заранее запланировать
нападение?
– Странно… я о том же спросила Денниса, – выпалила Алиса и
тут же прикусила язык.
Именно с этого вопроса и начался ночью в Иерусалиме поток ее
откровений. Она сорвалась, не выдержала, выложила малознакомому человеку свою
тайну, которую многие годы скрывала даже от себя. И вот этот человек мертв.
Опять, кроме нее, никто не знает тайны. Конечно, Деннис погиб не из-за того,
что узнал, просто потому, что был рядом с ней и с Максимом.
