— Мы с Эриком, — произнесла Анна Фридрих, показывая на себя и Эрика Поста.
— Что вы можете рассказать о Катрине? И вообще, вы ее хорошо знали?
— Мне Катрина очень нравилась, — сказала Фридрих. — Иногда после работы мы с ней обедали, иногда встречались за ленчем. Она была лет на десять моложе меня. Ей не то двадцать восемь, не то двадцать девять. Училась она в Англии, кажется, в Оксфорде. За три года до того, как Катрина переехала в Штаты и устроилась здесь на работу, она получила степень магистра по истории средневекового искусства.
— Она не была замужем?
— Нет, она жила одна. Снимала квартиру в районе Вашингтон-Хайтс,
[27]
чтобы быть поближе к Клойстерс. На работу обычно добиралась на велосипеде.
— У нее тут были какие-нибудь родственники?
— Не помню, чтобы она о ком-нибудь упоминала. Ее мать умерла, когда Катрина училась в университете. А ее отец, насколько помню, серьезно болен и не покидает родину.
Эрик дополнил ее сведения:
— Из-за болезни отца Катрина не чувствовала себя здесь спокойно. Ее отец угасал, и при всей ее любви к работе она не раз заговаривала о возвращении домой, чтобы находиться рядом с ним.
— В ее жизни были мужчины? Она с кем-нибудь встречалась?
— Тоже не припомню, чтобы она о ком-то рассказывала. Как и Анна, я иногда встречался с Катриной за ленчем, если нам случалось вместе работать в главном офисе бестиария.
— А вы с ней когда-нибудь?.. — Майк многозначительно замолчал, не закончив фразы.
— Никогда, если вы именно это имеете в виду, детектив. Мне сорок три года, я женат, у меня трое детей. Наши с Катриной отношения были сугубо профессиональными. К тому же между нашими отделами существует много точек пересечения, и мы частенько сталкивались друг с другом.
— Что вы имеете в виду под точками пересечения?
— Я возглавляю отдел живописи и скульптуры Европы. Интересы Катрины связаны с искусством Средневековья, ее, собственно, потому и направили в Клойстерс, так что ей приходилось часто обращаться к сотрудникам моего отдела. И с Гирамом Беллинджером, и с его другими подчиненными я регулярно пересекаюсь. Признаться, со временем я надеялся переманить Катрину в Метрополитен, чтобы она возглавила один из наших проектов.
— Значит, вам нравилось работать с Катриной? — уточнила я.
— Да, я уважал ее за ум и эрудицию, мне нравилось ее постоянное стремление учиться. Она была зрелой не по годам. А еще очень скромной, даже застенчивой.
Анна Фридрих засмеялась.
— Позвольте с вами не согласиться, коллега. В ней была отвага, которая мне так импонирует в молодых женщинах. Несмотря на свою неопытность, Катрина смело принимала вызов старших коллег, которые пытались оказывать давление на молодежь своим авторитетом.
— Я никогда не видел ее с такой стороны. Интересно, — заметил Эрик.
«Странно, почему их воспоминания столь разноречивы», — отметила я.
— А вы бывали на одних и тех же собраниях?
— Редко. Вы знаете, мой отдел огромный и требует постоянного внимания, — ответил Пост. — Хотя мне, в принципе, нетрудно посетить собрание, которое проходит в этом здании. Но когда оформилась идея совместной выставки, наши встречи переместились по ту сторону парка.
— Действительно, когда заработала общая организационная махина, я тоже обычно видела Катрину в Музее естествознания, — подтвердила Анна. — Там гораздо просторнее, чем в нашем мавзолее, и, как бы это сказать, современнее, что ли, чем в Метрополитен, — добавила Фридрих.
— Катрина работала в других музеях до того, как устроилась сюда?
Пост пожал плечами.
— Ну я это вполне допускаю. Хотя точно этого не знаю.
— Уверена, что она должна была проходить где-то стажировку, — сказала Фридрих. — Клойстерс слишком престижное место, чтобы начинать с него. Но где именно она могла работать, я тоже не знаю.
— Катрина не делилась с вами никакими секретами?
— Например, какими? — уточнила Фридрих.
— О личном не говорила? О каких-нибудь проблемах, случившихся с ней в этой стране?
— Нет. Хотя в последнее время она казалась мне более озабоченной, чем обычно. Да, кстати сказать, в самый последний раз Катрина отменила нашу очередную встречу за обедом, сославшись на плохое самочувствие, — припомнила Анна.
— Это было, кажется, осенью? Именно тогда Катрина впервые заговорила о планах уехать домой и ухаживать за отцом. Как я уже сказал, она выглядела очень подавленной. А какие проблемы вы имели в виду, детектив? — спросил Эрик Пост.
Ответить Чепмену помешал телефонный звонок. Гейлорд поднялся с места, подошел к боковому столику, повернувшись к нам спиной, поднял трубку, молча выслушал собеседника и, вернувшись к своему креслу, однако не садясь в него, сказал нам:
— Прошу меня извинить, детектив, мисс Купер. Эрик с Анной продолжат экскурсию по музею и ответят на все ваши вопросы. Я вынужден покинуть вас.
Словно не замечая ни Чепмена, ни меня, Гейлорд обратился к коллегам:
— Пьер Тибодо только что подал в отставку.
10
— Я готов продолжить нашу беседу завтра, детектив, — сказал Гейлорд, — но сейчас меня вызывают в кабинет директора. В музее неожиданно возникла кризисная ситуация.
— А у меня, мистер Гейлорд, вчера возникла убитая девушка, имеющая отношение к музею. И тело ее засунули в ящик из вашего, между прочим, имущества. — Майк подошел к телефону. — Какой номер у Тибодо?
— Он… его нет. В кабинете, я имею в виду. Мне самому нужно с ним поговорить, но Ева сообщила, что Тибодо ушел.
Тимоти Гейлорд был не в меньшем замешательстве, чем мы с Майком. Тибодо или замечательный актер, всего полтора часа тому назад и виду не показавший, что у него на работе какие-то проблемы, или же его внезапная отставка как-то связана с убийством Катрины Грутен, личность которой мы установили в его присутствии.
— Это Чепмен. Мне нужен ваш босс. Я хочу поговорить с ним прежде, чем он выйдет из этого здания, вы поняли? — Судя по жесткому тону, Майк злился, думая, что Тибодо ловко обвел его вокруг пальца. — Да? Тогда зачем вы вызвали Гейлорда, если он уже ушел?
Майку, видимо, не понравился ответ Евы Дрекслер, и он раздраженно бросил трубку.
— Давай я попробую перехватить Тибодо на выходе? — предложила я.
Майк посмотрел на меня, как на сумасшедшую.
— Знаешь, сколько выходов из этого здания? У него в запасе как минимум десять минут, а мы здесь в таких катакомбах, из которых так просто не выберешься. Остынь, Блондиночка.
