Майк оставил его замечание без ответа.
— Что она ответила?
— Гэрриет? Что со всем справится сама. Что имеет большой опыт консультирования в подобных вопросах. Что лично видела Катрину спустя какое-то время после случившегося летом, и эти изменения не были уж такими разительными, как это показалось нам, тем, кто знал ее задолго до нападения. Она заверила меня в своей компетенции, и я на нее всецело положился, Гэрриет сказала, что описанные мной симптомы полностью соответствуют посттравматическому синдрому изнасилования.
— А с Катриной вы больше не разговаривали на эту тему?
— Да, в общем-то, нет. К началу ноября Катрина уже подготовила меня к тому, что возвращается домой, в Кейптаун. У нее там отец…
— У вас остался его номер телефона? — не дал договорить ему Майк.
— Эта информация есть в личном деле, но не думаю, что это вам поможет. По словам Катрины, отец находился в лечебнице. С диагнозом «ранняя стадия развития болезни Альцгеймера», если я правильно помню. Я сказал ей, что считаю ее возвращение ошибочным по двум причинам.
— Это каким же?
— Мне казалось, что прежде всего ей самой необходимо поправиться, а лучше отказаться от своей затеи. Но Катрина нам все уши прожужжала о том, какое замечательное в Южной Африке медицинское обслуживание. Говорила, что если ее исцеление зависит от психологического фактора, то ей лучше покинуть место, где ее изнасиловали. А если дело в физическом состоянии — как я был склонен считать, она же, напротив, отрицала это, слишком полагаясь на заверения Гэрриет, — то лучшие доктора в мире, по ее словам, практиковали именно в Кейптауне.
— А вторая причина, по которой вы отговаривали ее от отъезда?
— Ее исследования.
— Считаете, что у них в Африке нет могил с надгробиями? — спросил Майк. — Или что там нет музеев?
— Конечно, там есть и то и другое. Но не по ее специальности. Вообще Катрина уже написала заявление о приеме на новую работу. Я дал ей рекомендательное письмо, вы можете и его увидеть в ее личном деле.
— Куда же она хотела устроиться? — поинтересовался Мерсер.
— В музей Макгрегора. Это в Кимберли, Южная Африка.
— У них разве есть отделение средневекового искусства? — спросила я.
— Ботаника. Археология. История культуры. Зоология. В основном естествознание. Там много науки, но никакого средневекового искусства. Это, конечно, было мое личное мнение, мисс Купер. Просто у Катрины очень хорошие перспективы в научном плане, а в нашей области конкуренция довольно жесткая. И поскольку все исследовательские программы по Средневековью ведутся лишь в европейских и американских университетах, она, стало быть, пускала на ветер десять лет учебы.
— Но ведь там ее дом, мистер Беллинджер, — возразила я.
— Ее мать умерла. Отец давным-давно о ней забыл. Катрина училась в Англии, ее друзья рассеяны по всему миру. Ее дом не там, не в Южной Африке. Она только-только начала обживаться здесь. — Беллинджер поднялся и принялся возбужденно расхаживать по кабинету. Судя по всему, он приложил немало усилий, чтобы отговорить Катрину от идеи покинуть Нью-Йорк. — Мы с Анной Фридрих все надеялись, что ее настроение улучшится и она поправится. Я даже обсуждал с Евой возможность перевести Катрину в центральное отделение Метрополитен, чтобы ей не приходилось ходить каждый день на работу через парк.
— Похоже, вы всеми силами старались ее удержать, — заметил Майк.
— Да, это так. Я даже предложил ей взять отпуск и поехать домой на праздники. Проведать отца. Хотел, чтобы она убедилась сама, что ей нечего делать в Кейптауне. Но сейчас я могу представить себе, в каком напряжении находилась Катрина, если все это время кто-то пытался ее убить.
Беллинджер после некоторого колебания посмотрел через стол на Майка и Мерсера.
— Я могу узнать, как она умерла?
— Вероятнее всего, отравление.
Беллинджер отодвинул стул, тяжело на него опустился и, запрокинув голову, стал изучать примостившуюся под сводами потолка горгулью. Последнее, что я от него ожидала услышать, это смех.
— Я так надеялся, что мышьяк тут ни при чем. У меня его столько, что можно перетравить всех.
14
— Вы имеете в виду, что деятельность Катрины Грутен в Клойстерс была как-то связана с мышьяком?
Прямой вопрос Майка привел Беллинджера в замешательство. Он заерзал в кресле.
— Нет. Не могу сказать, что ей приходилось с ним работать.
— Но многие из сотрудников музея действительно работают с мышьяком? — допытывался Чепмен.
Беллинджер подумал, прежде чем ответить.
— Нет, опять же не скажу, что много. Самое большее — четверо. Двое из них работают под моим присмотром. И все скажут вам, что именно я использую мышьяк больше всего.
— Вот как? И для чего?
— Я занимаюсь иллюстрированными манускриптами. — Беллинджер поднялся и подошел к одному из раскрытых томов, отодвинутых на край стола перед нашей встречей. — Со времен основания первых монастырей изготовление книг стало одной из главнейших задач, которую монахи выполняли для своей духовной братии. В каждом монастыре был так называемый скрипториум, где переписчики вместе с художниками делали копии классических текстов. А в нашем музее есть помещение — мы называем его «Сокровищница», — где находится уникальная коллекция рукописных книг.
Беллинджер взял одну из них в руки и поднес к нам.
— А это, пожалуй, наше самое ценное достояние. Вы, может, слышали название «Belle Heures»?
— Что-то знакомое по музейному каталогу.
— Эта книга упоминается в реестре герцога Беррийского,
[51]
датированном 1413 годом. Подобные книги монахи делали для могущественных покровителей и членов королевской семьи, которым полагалось молиться строго в установленные церковным каноном часы, как и в монастырях, — отсюда и название «книга часов».
[52]
На двух страницах раскрытого им разворота я увидела тексты молитв, окаймленные рамкой из витиевато сплетенных золотых листьев. Изображение было воистину великолепно, а краски живые, яркие. Некоторое время я разглядывала этот раритет, после чего передала книгу Майку с Мерсером.
— Как же это чудо дошло до нас в таком отличном состоянии? — спросила я.
— Книги всегда хранятся лучше, чем, к примеру, гобелены. Их нельзя переплавить в слитки, как золотые украшения или другие предметы, поэтому грабители и воры не рассматривают их в качестве лакомой наживы. Но со временем любые краски блекнут, поэтому нам и приходится их реставрировать. Мне лично очень нравится эта работа.
