Я кивнула, разделяя его восторг перед автором мрачных рассказов.
– Им нравится одержимость смертью, все странное, жуткое, – проговорил Торми. – Декан хотел, чтобы я придумал что-нибудь с нашей достопримечательностью – Галереей славы. И вот я предложил проводить здесь эти небольшие, если вам будет угодно, церемонии – не только в честь По, но в честь этих почтенных сынов отечества, которые сторожат Бронкс. Среди студентов все, что связано с По, вызывает особенно большой интерес. Его одержимость смертью не устаревает.
Торми показал на каменную арку, нависшую над входом в галерею. Там были вырезаны слова: «Это сильные, издревле славные люди».
[21]
Он открыл передо мной ажурную решетку, и я вошла. За колоннами был косогор, сбегавший к шоссе.
Галерея под открытым небом состояла из дюжины связанных друг с другом извилистых дорожек. Открытые, просторные, они замысловато петляли вокруг бюстов с бронзовыми табличками. Высокие колонны по обеим сторонам аллеи поддерживали сводчатые перекрытия.
Имена, знакомые любому школьнику, соседствовали с именами давно забытых героев. Первый полукруг в несколько сот футов – Вальтер Рид, Роберт Фултон, Илай Уитни.
[22]
За ними – те, о чьих достижениях теперь мало кто помнит. Я украдкой смотрела на таблички: Мэтью Фонтейн Мори – мореплаватель. Джеймс Бьюкенен Идс – построил первую подводную лодку перед Гражданской войной.
Следуя изгибам дорожки, мы подошли к массивной стене здания с внутренней стороны. Перед нами был второй ряд бюстов. Торми ускорил шаг, на ходу указывая букетом направо и налево. Братья Райт стояли напротив Томаса Эдисона,
[23]
рядом с Гиббсом, физиком и математиком.
– Вот Вашингтон. Он был единственным, чей бюст единодушно решили установить здесь, – сказал Торми.
– Еще пару часов, – проговорил Майк, изучавший таблички, – и я буду во всеоружии для «Опасности» на ближайшие пару лет.
За углом здания открылся внутренний двор, от которого шла дорожка. В конце аллеи толпились студенты, поджидавшие профессора Торми. На фоне голых серых веток навечно замерли Авраам Линкольн и Генри Клей.
[24]
Напротив них стояли Томас Джефферсон и Даниель Вебстер.
[25]
Дорожка из красного кирпича снова поворачивала за угол. Здесь возвышались бюсты юристов – Джона Маршалла, Оливера Уэнделла Холмса. Потом шли военные герои во главе с Джоном Полом Джонсом и маркизом де Лафайетом – единственным неамериканцем, которого я заметила в том ряду. Тут же были Роберт Э. Ли и Улисс Грант.
[26]
Майк остановился, чтобы прочесть надписи.
– Много же их.
– Обычное дело, не правда ли? – сказал Торми. – Писатели и художники в самом конце. Даже учителя и ученые их опередили.
Пройдя мимо преподавателей – Марии Митчелл, Джеймса Кента, Хораса Манна и Мэри Лайон,
[27]
– мы повернули к последнему ряду великих писателей. Застывший взгляд Джеймса Фенимора Купера был направлен в глаза Гарриет Бичер-Стоу – они стояли по разные стороны дорожки.
– А вот и наш господин По, – произнес Торми. На высоте в несколько сот футов над автострадой возвышалась мрачная фигура – между Сэмюелом Клеменсом
[28]
и Уильямом Каленом Брайантом.
[29]
– Кто скульптор? – спросила я.
– Великий Даниель Честер Френч.
Поэт уныния получился несколько скромнее, чем самая известная работа Френча – памятник Аврааму Линкольну в Вашингтоне. Угрюмое лицо, обрамленное густыми волнистыми волосами. Он был изображен в жилетке с бантом, завязанным под подбородком.
