Мэри-Линетт отпустила его. Эш поднял тисовый прут, сделал
небольшой надрез у себя на шее и запрокинул голову.
Мэри-Линетт понимала, что сейчас ей придется сделать то,
чего она никогда прежде не делала. С трепетом она прикоснулась губами к его
шее.
«Я пью кровь. Я уже почти охотник… или что-то в этом роде.
Как бы там ни было, я пью кровь, и мне это нравится… Может быть, потому, что у
нее нет вкуса крови. Нет вкуса меди и страха. У нее таинственный и магический
вкус, древний, как звезды».
Когда Эш мягко отстранил ее, она едва держалась на ногах.
— Нам лучше пойти домой, — сказал он.
— Зачем? Со мной все в порядке.
— У тебя начнется головокружение… слабость. И если мы
собираемся закончить с твоим превращением…
— Если?
— Хорошо-хорошо. Прежде чем это произойдет, нам следует
кое-что обсудить. Мне нужно все тебе объяснить, мы должны разобраться в
деталях. И ты должна отдохнуть.
Мэри-Линетт знала, что он прав. Ей хотелось остаться здесь,
наедине с Эшем, в темном храме леса, но она и вправду ослабела и чувствовала
себя какой-то вялой. Нелегкое это дело — становиться дочерью тьмы.
Они направились обратно тем же путем. Мэри-Линетт
чувствовала, что внутри нее что-то изменилось, и это чувство сейчас было
сильнее, чем тогда, когда она обменивалась кровью с тремя девушками. Сейчас она
одновременно ощущала слабость и необычное обострение всех чувств, словно все
поры ее тела внезапно раскрылись.
Лунный свет казался сейчас намного ярче. Она могла ясно
различать цвета — бледно-зеленые поникшие кедровые ветви, мрачно-фиолетовые,
похожие на клюв попугая, цветки зигаденуса, растущие изо мха.
И лес больше не казался безмолвным. Мэри-Линетт слышала
множество слабых жутковато-таинственных звуков, мягкое шуршание ветра в хвое и
собственные шаги по влажным заплесневелым веткам.
«Я даже запахи различаю лучше, чем прежде, — подумала
она. — Здесь пахнет кедром, гниющими растениями и чем-то действительно
диким — грубым, как запах зверинца. И еще чем-то горячим… жженым…»
Запах машины. Этот запах жег ей ноздри. Мэри-Линетт
остановилась и тревожно взглянула на Эша.
— Что это?
Он тоже остановился.
— Пахнет резиной и маслом…
— Автомобиль! — воскликнула Мэри-Линетт.
Мгновение они глядели друг на друга, затем одновременно
повернулись и побежали.
Что-то случилось с ее автомобилем. Из-под капота струился
белый дым. Мэри-Линетт попыталась подойти ближе, но Эш оттащил ее назад.
— Я только хотела открыть капот.
— Нет. Смотри! Вон там…
Мэри-Линетт посмотрела, куда показывал Эш, и у нее
перехватило дыхание. В клубах дыма, облизывая капот, метались крошечные язычки
пламени.
— Клодин всегда говорила, что рано или поздно это
случится, — мрачно заметила Мэри-Линетт, в то время как Эш оттаскивал ее
подальше. — Только ей казалось, что я при этом обязательно буду в машине.
— Теперь нам придется прогуляться до дома
пешком, — вздохнул Эш. — Если только кто-нибудь не заметит пламя…
— Никаких шансов, — ответила Мэри-Линетт.
«Вот тебе подарочек за то, что привела парня на прогулку в
самое глухое место в Орегоне», — злорадно заявил ей внутренний голос.
— А ты превратись в летучую мышь или кого-нибудь еще и
лети себе домой, — съязвила она.
— Извини, у меня двойка по оборотничеству. И к тому же
я никогда не оставлю тебя здесь одну.
Мэри-Линетт все еще не осознавала опасности. Она была
раздражена и поэтому вспылила:
— Я могу сама о себе позаботиться и…
Она не успела окончить фразу: в это мгновение из темноты на
голову Эша обрушилась дубина, и он упал навзничь.
Глава 16
Дальше события развивались с невероятной быстротой и
одновременно замедленно, как во сне. Мэри-Линетт почувствовала, как сзади ее
схватили за руки. Кто-то пытался соединить их вместе, кто-то очень сильный.
Затем ее запястья обожгла веревка, и она поняла, что происходит.
«Мне связали руки, теперь я беспомощна, нужно что-то делать,
немедленно…»
Она вырывалась, отбивалась ногами. Но было поздно. Ей
связали руки и привязали к дереву, сильнейшая боль отдавалась даже в плечах, и
она подумала: немудрено, что в полицейских участках люди кричат, когда им
заламывают руки и надевают наручники.
— Перестань сопротивляться, — прорычал странный
грубый голос. Она пыталась разглядеть нападавшего, но мешало дерево. —
Перестанешь дергаться — не будет больно.
Мэри-Линетт продолжала сопротивляться, но напрасно. Она
ощутила руками и спиной кору дерева, изрезанную глубокими трещинами, — и
уже не могла пошевелиться.
«Господи, ничего не получается. Я не могу вырваться… я
обессилела после того, что произошло у нас с Эшем, и теперь не могу даже
пальцем пошевелить».
«Прекрати паниковать и думай, — свирепо приказал ей
внутренний голос. — Чем впадать в истерику, лучше напряги мозги».
Мэри-Линетт прекратила борьбу. Она стояла, тяжело дыша, и
пыталась взять себя в руки.
— Я же предупреждал. Больно бывает, только когда
сопротивляешься.
Мэри-Линетт повернула голову и увидела наконец, кто это.
У нее тоскливо сжалось сердце. Она почти не удивилась… но
была бесконечно разочарована.
— Джереми… — прошептала она.
Но это был вовсе не тот Джереми, которого она знала. То же
лицо, те же волосы, та же одежда, но в то же время в его облике появилось
что-то странное, что-то мощное и жуткое, непостижимое. Его глаза стали
нечеловеческими и равнодушными, как у акулы.
— Я не причиню тебе зла, — прозвучал его
искаженный, чужой голос. — Я связал тебя, только чтобы ты не мешала.
В сознании Мэри-Линетт пронеслось: «Боже мой, он пытается
быть дружелюбным… Чтобы я не мешала чему? Эш!»
Она взглянула на Эша. Тот лежал неподвижно; своим новым
удивительным зрением, способным различать цвета в лунном свете, Мэри-Линетт
увидела, что его белокурые волосы медленно пропитываются кровью. Рядом с Эшем
на земле валялась тисовая дубинка: неудивительно, что Эш был без сознания.
«Но если он истекает кровью, значит, жив… Господи, он и не
может быть мертвым. Ровена говорила, что вампира можно убить только деревянным
колом и огнем».
— Я должен о нем позаботиться, — сказал
Джереми. — А потом я отпущу тебя, обещаю. Когда-нибудь я все тебе объясню,
и ты поймешь.
Мэри-Линетт перевела взгляд с Эша на незнакомца с лицом
Джереми, и ее сковал холодный липкий ужас: она поняла, что он имел в виду,
говоря «я должен о нем позаботиться».
