— И это весь выбор? Так, дай-ка подумаю…
— Те федеральные парни мне когда-то помогли с одним делом. Мне показалось, это лёгкий способ отплатить за услугу.
— Я таков, — сказал Док. — Неизменно лёгок.
— Ты всё-таки злишься.
— Я преодолел. Но раньше ты меня не спрашивала.
— Ты бы сказал, что нет. Вы же все ненавидите ФБР.
— Ты это о чём — «мы же все»? я был Младшим Федеральным Агентом Дика Трейси, меня за этим набором посылали? Научился шпионить за соседями, ещё в первом классе у всех отпечатки пальцев брал, всё чернилами измазал, меня к директору отправили — «Но я же Младший Федеральный Агент! Обо мне знают в Вашингтоне, ОК!
[77]
». Месяц после уроков пришлось оставаться, но присматривала за мной миссис Кили, а мне иногда удавалось заглянуть ей под юбку, так что ништяк.
— Какой ужасный маленький мальчик.
— Понимаешь, тогда ещё не изобрели мини-юбок…
— Слушай, Док, федералы очень хотят знать, что ты делал в Вегасе.
— Тусил с Фрэнком и компанией, немного поиграл в баккара, но самое главное — чего это мне глаза мозолили два твоих дружка-идиота в скверных костюмах?
— Прошу тебя. Они тебе могут повестку прислать. У них постоянные большие жюри, которым удавалось осудить и буррито с фасолью. Они могут тебе устроить целый мир душевной боли.
— И всё это — только чтоб выяснить, зачем я поехал в Вегас? Очень рентабельный подход.
— Иначе ты можешь сказать мне, а я им.
— Как один Младший Федеральный Агент другому, Пенни, — тебе-то с этого что?
Она посерьёзнела.
— Может, ты не захочешь знать.
— Давай угадаю. Дело не в том, что они сделают тебе что-то приятное, а в том, что не сделают с тобой какую-то пакость.
Она коснулась его руки, словно вела себя так до того редко, что забыла, как это делается.
— Если б я могла хоть на секунду поверить…
— Что я способен тебя защитить.
— В данный момент даже практичная идея — уже помощь.
Полночь, кромешная тьма, не вспомнить, слили воду из бассейна или нет, какая нахуй разница? Он подпрыгнул раз, другой, затем ускакал к концу доски и сверзился слепым пушечным ядром.
— Ты, вероятно, знаешь, что у твоих дружочков — Мики Волкманн.
— ФБР. — В конце мог стоять вопросительный знак, но Док его не услышал. Глаза его сузились, и он заметил достаточно биения жилки на виске, чтобы её слёзка-серёжка замигала предупредительным сигналом. — Мы под подозрением, но не можем ничего доказать. А ты можешь?
— Я видел его у них под арестом.
— Ты его видел. — Несколько секунд она подумала, выстукивая ритм оркестра старшеклассников по скатерти. — Согласишься дать мне показания под присягой?
— Ещё б, крошка, а то!.. Э-э секундочку, что это значит?
Ты, я, магнитофон, может, ещё один ПОП
[78]
свидетелем?
— Ух-х, я даже добавлю несколько тактов «Это аморе». Вот только…
— Ладно, чего же ты хочешь.
— Мне надо кое-чьи корки посмотреть. История древнего мира, но по-прежнему опечатано. Типа, до 2000-го?
— И всё? Фигня вопрос, мы постоянно это делаем.
— Что, взламываете официальные печати? А я так верил в систему.
— С такой скоростью ты будешь готов сдавать на адвоката со дня на день. Слушай, ты не против, если мы просто ко мне пойдём? — и тут же у Дока — хоть он мог бы что угодно поставить против — возник стояк. Словно заметив его, она прибавила: — А пиццу прихватим по дороге.
Было время — в его период дефицита контроля побуждений, — когда ответом Дока было бы: «Выходи за меня замуж». Теперь же он сказал:
— У тебя причёска другая.
— Меня тут кое-кто подговорил сходить к этому асу на Родео-драйв. Он такие прожилки в пряди вставляет, видишь?
— Ништяк. Похоже, ты будто на пляже некоторое время пожила.
— Они как раз рекламировали Особую Сёрферской Цыпы.
— Спецом для меня, а?
— Для кого ж ещё, Док.
У Пенни на разделаться с пиццей ушло минуты полторы. К последнему ломтику оба потянулись одновременно.
— Полагаю, это моё, — сказал Док.
Пенни уступила пиццу и, скользнув рукой вниз, завладела его пенисом, пожала его.
— А это, полагаю… — Она протянула коробку с заначкой азиатских макух, к которой он принюхивался, сколько был в комнате. — Сверни нам, пока я схожу найду себе подобающий наряд. — Он как раз закручивал концы фигарок, когда она вернулась вообще без всего на себе.
— Вот, пожалуйста.
— Так, а ты уверен, что не злишься.
— Я? злюсь, что это значит?
— Ну знаешь, если бы кто-нибудь небезразличный мне, даже в смысле случайного секса, взял и сдал меня ФБР? Я б точно призадумалась… — Док раскурил и передал ей косяк. — В смысле, — добавила она глубокомысленно, выдохнув в следующий раз, — если б это был мой хуй? и какая-нибудь самодовольная прокурорша решила, что ей что-то сойдёт с рук?
— Ой, — сказал Док. — Ну, дело говоришь… Дай-ка я тут…
— Только попробуй, — вскричала она, — обдолбавшийся хиппанский урод, убери свою лапу оттуда, кто сказал, что тебе это можно, отпусти мою, ты что себе возомнил… — К коему времени они уже еблись, можно сказать, энергически. Было быстро, однако не слишком, в допустимой мере грязно и гадко, великолепный развляк под кайфом, и Док вообще-то на незасекаемо краткий миг поверил, что это никогда почему-то не кончится, хотя ему удалось из-за этой мысли не запаниковать.
Обычно Пенни сразу бы вскочила и вновь погрузилась в какую-нибудь деятельность приличного мира, а Док бы отыскал дорогу к телевизору — вдруг ещё идёт финал, хотя сегодня вечером только Восточный дивизион. Но вместо этого, словно бы оба ценили важность молчания и объятий, они просто лежали — и снова раскурили, и не спеша довершили косяк, который благодаря высокому содержанию смол по большей части погас в тот же миг, когда воткнулся в пепельницу. Однако слишком уж скоро, словно в комнату ворвалась Реальность, щёлкнула выключателем, обозрела их и хмыкнула, пришла пора одиннадцатичасовым новостям, занятым, как обычно, и Пенни всё это всё больше раздражало, развитием дела Мэнсона, готовившегося предстать перед судом.
— Остынь уже, Булиоси, — рявкнула она экрану, когда главный обвинитель поимел свои ежевечерние две минуты перед камерой.
— Я б решил, что все эти досудебные разборки — по твоей части, — сказал Док.
