— Что?
— Ты сказал, что этот твой снимок «типа, в связи».
— А. Ох, ну связь тут вот, в этой странной цветопередаче? Ага. Цвета на нём такие, что будто под кислой?
— Попытка засчитана, Док.
* * *
Прикидывая объявиться в конторе, Док выехал с Марины по бульвару Линколна, скользнул через ручей и по Калверу в Висту-дель-Мар. Ещё на парковке он ощутил: что-то странно, не только в притихшем днём здании, но и в расположении Петунии.
— Ой, Док, тебе точно надо сразу к себе подниматься? Мы уже сто лет интересно ни о чём не болтали. — Она приятственно взгромоздилась на высокий барный табурет у своей стойки регистрации, и Док не мог не заметить, что в её сиреневую экипировку сегодня, похоже, не входило бельё в тон, — вообще-то в прикид не входило никакого белья. Хорошо, что на нём тёмные очки — можно пялиться дольше обычного.
— Эм-м, Петуния, ты мне хочешь сказать, что меня ждут посетители?
Она опустила и взор, и голос.
— Не совсем.
— Не совсем посетители?
— Не совсем ждут?
Дверь наверху стояла незапертой и слегка приотворённой. Док нагнулся и достал из кобуры на лодыжке тупорылый «магнум», хотя определить, что творится внутри, не требовался даже острый слух. Док протиснулся в дверь и первым делом увидел Клэнси Муштард и Тарика Халила — они еблись на полу его кабинета.
Немного погодя Тарик поднял голову.
— Эгей. Доктор Спортелло, братан. Это же ничего, правда?
Док поднял на лоб солнечные очки и сделал вид, что изучает сцену.
— По мне так нормально, только тебе-то лучше известно, наверно…
— Он вот о чём, — Клэнси откуда-то из-под низу, поясняя, — ничего, что мы у тебя в кабинете. — Судя по всему, пока Док был в Вегасе, они объявились тут в один день порознь, его искали, и Петуния решила, что они такая милая пара, поэтому выдала им запасной ключ. Док извинился и снова направился вниз перемолвиться с Петунией, преимущественно размышляя о единственном слове — «милая».
— Я знаю, у тебя душа сводницы, Петуния, и обычно всяческие интимности мне ништяк, только не между элементами того дела, с которым я работаю. Слишком много информации, которая в итоге мне так и не достаётся…
И тому подобное. Ага, сильно это помогло от искры вероятно-безумия в её глазах.
— Но ведь уже слишком поздно, неужели ты не видишь? у них любовь! Я тут лишь кармический посредник, у меня на самом деле дар знать, кто должен быть вместе, а кто нет, и я никогда не ошибаюсь. Я же ночей не спала, готовилась сдать на степень по Консультациям Отношений, чтобы вносить свою лепту, сколь угодно крохотную, в общее количество любви на свете.
— Общее что?
— Ой, Док. Любовь — единственное, что вообще может нас спасти.
— Кого?
— Всех.
— Петун-ъя? — из каких-то конторских глубин завопил д-р Трубстен.
— Может, только не его.
— Я, наверное, сейчас подымусь обратно и проверю, на самом ли деле они там…
Пару раз осторожно стукнув в дверь своего кабинета, Док робко сунул голову в щель и на сей раз узрел Тарика и Клэнси опять в одежде — они тихо играли в кункен и слушали пластинку «Оркестра Бешеного Пса», которой, насколько Док знал, у него никогда не было. Очевидно, тут нельзя было исключать галлюцинацию, но, с другой стороны, если всё это происходит на самом деле, среднему пыжику требуется только одно — приглядеться, не набирает ли энергии и присутствия общий для них обоих элемент, Глен Муштард, словно призрак, медленно проступающий въяве.
Клэнси приметила Дока и что-то прошептала Тарику. Оба отложили карты, и Тарик сказал:
— Рассчитывал, что ты когда-нибудь появишься, чувак.
Док направился к электрическому кофейнику и начал делать кофе.
— В Лас-Вегас надо было съездить, — сказал он. — Думал, ищу Шайба Бобертона.
— Клэнси что-то такое говорила. Удалось?
— Что угодно, кроме, — пожал плечами Док. — Вегас же.
— Он злится, — сказала Клэнси.
— Вот и нет.
— Я хотел поговорить с тобой про Глена, — сказал Тарик.
— Я тоже, — добавила Клэнси.
Док кивнул, поискал в рубашке сигарету, вышел с пустыми пальцами.
— На, — сказала Клэнси.
— «Вирджинские тонкие»? это ещё что? — Но Клэнси уже протягивала зажигалку, как Статуя Свободы или типа того. — Ладно, — сказал Док, — по крайней мере, с ментолом.
— Надо было тебе всё рассказать, — сказал Тарик. — Теперь-то поздно, но я всё равно мог бы доверять тебе побольше.
— Какой-то белый детектив, которого ты раньше и в глаза не видел, — и ты мне не доверял? У-ух, вот теперь-то я злюсь.
— Надо ему рассказать, — заметила Клэнси Тарику.
— Но… — Док отошёл пронадзирать за кофеваркой. — Минутку, чувак, ты разве не говорил, что принял по этому поводу какой-то обет молчания?
— То не считается, — ответил Тарик. — Думал, раньше считалось, но Шайб и прочие нацики тоже клятву давали, во что бы то ни стало прикрывать друг другу спину, и погляди, как это Глену пригодилось. И я чё, э, должон эту срань уважать? Я с крючка-то спрыгнул. Им не нравится — ну посмотрим, до чего у них дойдёт.
— Ладно. Так что именно тебе Глен был должен?
— Сначала поклянись.
— Что? Ты ж сам только что сказал, это херня.
— Ага, но ты-т беломазый. Должен кровью расписаться, Кровью, что никому никогда ни гугу.
— Кровью?
— Клэнси расписалась.
— У меня как раз месячные, дорогуша, — заметила она.
— Так… можно у тебя занять? — осведомился Док.
— Эй, да ну вас нахуй, — Тарик по пути к двери.
— Какой возбудимый, а? — Док, подойдя к картотечному шкафчику, извлекая заначку на экстренный случай. Типа, если это не он, то…
Где-то вокруг второго, если, возможно, не третьего косяка всех попустило. Тарик принялся излагать детали предприятия, которым они с Гленом вместе занимались у дяди на поруках.
Всё было непросто. Первоначально разборка шла между двумя чиканскими группировками — «Нуэстра Фамилия», базировавшейся в Северной Калифорнии, и «Суреньос»,
[79]
местными, с юга. В тот момент где-то в тюремном населении действовал накатчик, известный по кличке Эль-Уэвонсито,
[80]
через которого много пешек пострадало, как чёрных, так и белых, а равно и чиканос. Крысёныша ненавидели все, все знали, что рано или поздно с ним придётся разобраться, но по причинам бандитской истории, коя весьма путается, особенно если куришь шмаль, никто из чиканского народонаселения ни к северу, ни к югу с удобством пойти на мокруху не мог, поэтому и подрядили на это Арийских Братьев, у которых как раз в то время открылась вакансия на нового члена, и они пытались завербовать на эту позицию Глена Муштарда. В посвящение входило, что кого-нибудь надо прикончить. Иногда было достаточно и лицо порезать, но это, опять же, значило, что рано или поздно за тобой придут и потребуют расплаты, поэтому лучше, объяснил Тарик, просто пришить эту жопу намертво и на том с делом покончить.
