Лёка Ж. бросилась к нему и сообщила по-английски, что «гад Бокка-делла-вэрита» откусил мне немного руки.
Джованни засмеялся и объяснил, что это никакой не «гад», то есть не божество, а обычная крышка люка Большой клоаки.
— Фу! А мы туда руки совали! — скривилась Лёка Ж.
— За несколько веков этот люк уже вытерли до дезинфицированного состояния, — успокоил я.
— Энд нау… — сказал Джованни и хитро улыбнулся. — Сюрпрайз!
— Где? — Лёка Ж. попыталась заглянуть за спину Джованни, чтобы увидеть, что он там прячет. Джованни увернулся и достал из-за спины розовый шлем.
— Каммон! — Джованни широким жестом пригласил к скутеру.
— Я не поняла, — сказала Лёка Ж. недовольно. — Мы сегодня уже катались на скутере. В чем сюрприз-то?
— Pazienza!
[15]
— ответил Джованни.
— Какая еще пациентка! — Лёка Ж. обозлилась.
— Он говорит: «Терпи!» — перевел я Лёке Ж. и объяснил Джованни: она не знает, что такое «терпение».
Джованни понимающе кивнул и уселся на скутер. Лёке Ж. ничего не оставалось как надеть шлем и сесть вместе с ним. Мне Джованни предложил пойти следом и подробно описал маршрут: несколько раз «а sinistra», несколько раз «а destra», «dritto» и снова поворот… Я сбился со счета, сколько раз и куда мне нужно поворачивать. Он хотел, чтобы я заблудился?
Видя, что я так и не понял, куда мне идти, Джованни вспомнил о моей карте и попросил ее достать. Я вытащил карту, Джованни развернул ее, разложив на шлеме, взял у меня ручку и обвел место, где находится таинственный ангар.
Затем Джованни увез Лёку Ж., а я побрел по указанному маршруту. Если Джованни хотел, чтобы мы как можно реже собирались втроем, то прикатить на совместную прогулку именно на скутере — отличная идея.
Я поднялся на холм Авентин по крутой и узкой улочке, обнесенной со всех сторон высокими кирпичными стенами, и начал совершать многочисленные повороты, блуждая среди древних стен, деревьев и жилых домов всевозможных эпох — от античных построек до современных коттеджей. Наконец я решил плюнуть на поиски и просто гулять в удовольствие, любуясь одним из семи главных холмов Рима, на землях которого еще в V веке до нашей эры осели плебеи, то есть античные гастарбайтеры с начальным капиталом.
Не успел я пройти пару кварталов наугад, как натолкнулся на небольшой сквер, в котором действительно был ангар, обшитый алюминевыми листами. Я подошел ближе и увидел дверь, на которой висела табличка с желтым треугольником и красной рукой, предупреждающей, что посторонним сюда хода нет. Дверь распахнулась, и из нее выскочил багровый, как перезревший помидор, парень в косухе, алой бандане и черных джинсах. За ним выбежал Джованни.
Судя по жестикуляции и отдельным словам, уже знакомым мне по главе самоучителя «Итальянские ругательства», парень в бандане был чем-то очень недоволен, а Джованни пытался доказать, что он неправ.
Следом за ними на пороге появилась сияющая Лёка Ж. Она с любопытством посмотрела на парня-рокера и спросила у Джованни, что случилось. Тот залился соловьем, через слово воодушевленно повторяя «Brava!»
Парень в бандане мрачно зыркнул на Джованни, на Лёку Ж., смачно сплюнул и вернулся в ангар.
— Un momento, — сказал нам Джованни и поспешил за ним.
— Чем вы там занимались? — спросил я у Лёки Ж.
— Я им пела, — ответила она так важно, как будто была по меньшей мере оперной дивой.
— Пела? — не поверил я.
— Ну да. А что тебя удивляет! — хмыкнула Лёка Ж. — Помнишь, я сказала Джованни, когда мы шли к морю, а ты еще разделся догола и…
— Помню, — перебил я Лёку Ж.
— Да, так вот, я тогда сказала Джованни, что пою, — продолжила Лёка Ж. — Он обрадовался этому обстоятельству. Потому что его группа сейчас как раз записывает первый альбом, и им не хватает какой-то изюминки. Вот он и позвал меня на запись.
— Извини, изюминка — это ты? — уточнил я. — Ну и как ему на вкус?
— Ты же слышал. Я — брава!.. — сказала Лёка Ж. с гордостью. — Сначала я пыталась изобразить из себя Турандот и завела арию… Но они как-то скривились. И тогда я запела свой любимый припев из «Аяврика». Все музыканты даже играть перестали. Барабанщик выронил палочки, у гитариста пальцы в струнах застряли, Джованни чуть синтезатор не свалил. А у этого, который в бандане, он звукорежиссер, у него что-то там заискрилось. Он схватился за голову и убежал. Так ему понравилось.
— Вот она, сила настоящего искусства! — иронично заметил я.
Джованни вернулся к нам, держа в руке кейс с металлической набойкой, на которой были изображены карты и пятерка. Он всё не унимался, говорил, что у них получится «грэйт хит», что они запишут сингл, и под конец поцеловал Лёку Ж. в губы, промурлыкав:
— Ты — первашуда в мьёй джызньи!
Похоже, Лёка Ж. своими камланиями основательно повредила ему слух и голову.
— Грациэ, Джованни. Мольто бэнэ, — заворковала Лёка Ж.
Смотрю, дела у них пошли в гору. Джованни приобнял Лёку Ж. свободной рукой и спросил, куда теперь она хочет отправиться.
— Гоу ту Ватикан! — скомандовала Лёка Ж. — За мной еще один должок остался.
— Vaticano? — поморщился Джованни и поведал, что никогда не был даже в Сикстинской капелле.
Я не поверил. Но Джованни подтвердил на английском и итальянском, что это действительно так. Поразившись не меньше меня, Лёка Ж. стала настаивать на том, чтобы Джованни сходил в Сикстинскую капеллу вместе с нами. Но он лишь недоуменно пожал плечами и объяснил, что прекрасно знает ее по фотографиям.
— Я поняла, он боится, — заключила Лёка Ж.
— Чего? — спросил я.
— Ну как это говорится… — Лёка Ж. задумалась и вспомнила: — Гнева Божьего, вот.
Сверля Джованни проницательным взглядом инквизитора, Лёка Ж. поинтересовалась, ходит ли он в церковь. Джованни усмехнулся и ответил, что вокруг его дома сразу четыре базилики и он не знает, в какую из них должен ходить.
— Видишь, как изворачивается! — обратила мое внимание Лёка Ж. — Сейчас я его расколю! — заверила она и напрямик спросила Джованни, во что он верит.
«Ин зэ сан», — как на духу признался, перевел на итальянский: «Il sole», — и для убедительности показал рукой на солнце.
Лёка Ж. подняла взгляд и заморгала.
— Иль соле эзистэ пэр тутти, — наконец-то правильно выговорила она свою любимую фразу, впервые наполнив ее хоть каким-то смыслом.
Джованни тоже посмотрел на солнце и объяснил, что сегодня в Италии мало верующих — люди проснулись.
Я иронично заметил, что до них наконец-то дошло: религия — опиум для народа.
— Ah! Carlo Marx, — узнал Джованни.
