— Ой, а помнишь Агриппину Сидоровну, нашу историчку? — вернулась Лёка Ж. к школьным мемуарам. Романо насмешливо кивнул. — Я сегодня увидала «Лаокоона» и «Аполлона Бельведерского» — помнишь, как она нас мучила? — ну думаю, просто обязана сфоткаться с оригиналами и отправить ей. Пусть порадуется.
— Да какие это оригиналы! — снисходительно сказал Романо. — Оригиналы вообще из бронзы были сцеланы, до нашей эры. А это римские мраморные копии, которые нашли при папе… Как его звать-то… Ну который вот это Рафаэлю заказал, — Романо показал на «Афинскую школу».
— Юлий II, — подсказал я.
— Точно, он, — согласился Романо. — Любил античность. Вот при Юлии их нашли и поставили в Бельведере. Аполлону еще и руки приделали — его безруким откопали.
— Бедняжка, — сочувственно сказала Лёка Ж.
— А недавно наши раскрасили статуи, как раньше… — продолжил Романо.
— А что, разве статуи красили? — удивилась Лёка Ж.
— Еще как! Во все цвета, — подтвердил Романо. — Так, что они выглядели, как живые. Пойдем покажу. Это рядом с Бельведером.
Лёка Ж. отнеслась к предложению с большим энтузиазмом.
— Если не ошибаюсь, ты хотела посмотреть Сикстинскую капеллу, — напомнил я. — Это гораздо ближе.
— Я вам короткий путь покажу, — заверил Романо и повел нас обратно, в галерею античности, которую мы проскочили до этого.
Путь действительно оказался короче, чем тот, что я проделал. Мы прошли пару безлюдных служебных коридоров без всяких украшений и лепнины, где встретили лишь одинокого скучающего охранника. Он поприветствовал Романо, Лёкин одноклассник представил нас как своих русских друзей, его коллега уважительно кивнул.
Через минуту мы вышли к Бельведеру, пересекли дворик и оказались в галерее античности. При входе наш проводник поздоровался с очередным охранником, которому опять представил русских земляков. Секьюрити, увидев нас, густо покраснел. Это был Алессандро. Лёка Ж. намеревалась ему что-то сказать, но я успел шепнуть ей на ухо:
— Наверное, он не хочет, чтобы мы его узнавали.
— Что за глупости. Почему! — отмахнулась Лёка Ж.
— Поверь на слово, — настаивал я.
— А тебя здесь все знают? — спросила Лёка Ж. Романо, когда мы покинули покрасневшего Алессандро.
— Ну не все, но многие, — скромно ответил Романо. — Все-таки я тут уже сколько лет работаю…
— Вот про сколько лет — не надо, — перебила его Лёка Ж. — Показывай лучше свои разукрашенные статуи.
Романо двинулся по галерее и вдруг остановился.
— Их уже убрали, что ли? — с досадой воскликнул он.
Романо вернулся к Алессандро, перебросился с ним парой фраз и опять подошел к нам.
— Их, оказывается, давно отсюда сняли — не всем понравились, отправили на реставрацию. Я в этом крыле уже год не был, если не больше… — объяснил он, шагнул вперед и позвал нас за собой: — О, идите сюда.
Мы подошли к пустому постаменту, на котором стояла табличка с фотографией раскрашенной статуи императора Августа. Выглядел император странно. На абсолютно белой голове резко выделялись рыжая шевелюра, бордовый рот и коричневые глаза. Плащ Августа раскрасили в пурпур с синим, в той же гамме выдержана роспись на доспехах.
— Я думала, веселее будет, — разочарованно протянула Лёка Ж.
— Я ж говорю, не всем понравилось, — сказал Романо. — Были и более удачные экземпляры — так что впотьмах от живого человека не отличишь. У римлян же скульптура как фотография была. Вот выбирают губернатора, и сразу ему — бюст. А однажды поторопились — сделали бюст губернатора-мужчины, а выбрали женщину! Ну они голову просто отрезали и новую присобачили. Вот, смотрите сами.
Романо подвел нас к бюсту существа неопределенного пола, с драпированным крупным мужским бюстом и неестественно тонкой на таком бюсте шеей. Лицо под барашкообразной прической выглядело печальным.
— Когда я был здесь последний раз, нашел античный бюст вашего Путина, — важно поведал Романо.
— Я не поняла. Как это — античный? — спросила Лёка Ж.
— Да просто один в один, — заверил Романо. — Пойдем покажу.
Но бюст под номером 30 тоже оказался на реставрации.
— Да что ж такое! — совсем расстроился Романо. — У реставраторов ревизия, что ли?
Пришлось опять довольствоваться фотографией на постаменте. Сходство действительно было портретным — волевой заостренный нос, суровый подбородок, высокий лоб с энергичными впадинами.
— А кто это на самом деле? — спросил я.
— Кто ж его знает, — ответил Романо. — Тут столько экспонатов, что их никто даже считать не пытается. Про многих до сих пор неизвестно, что это за хрень… — Романо осекся, нежно посмотрел на Лёку Ж. и сказал: — Ох, Лёка, ты даже не представляешь, как здорово по-русски поговорить! У меня ведь жена — итальянка. Выскочила за меня, так как думала, что я быстро стану чуть ли не datario — ну это здесь, в Ватикане, большой начальник. А я вот… Друзья у нее все итальянцы. И говорят все по-итальянски. Она даже пилит меня по-итальянски. В общем, нет у нас ничего общего.
— Чего ж не разведешься, раз у вас ничего общего? — разочарованно спросила Лёка Ж.
— В Ватикане этого не любят. Могу и работу потерять, если разведусь. Так что лучше не рисковать, — вздохнул Романо.
Лёка Ж. заметно приуныла. Новый объект для ее природного кокетства только что самоустранился прямо на глазах.
— Ну пошли в Сикстинскую капеллу, — предложил Романо.
Мы направились обратно. Алессандро у входа не было.
— Улизнул, — констатировала Лёка Ж.
— Кто? — спросил Романо.
— Да этот, Алессандро, который здесь стоял, — ответила Лёка Ж. — Мы у него квартиру снимали…
— Вот оно что. Значит, и он недвижимостью спекулирует, — ухмыльнулся Романо.
— Ой, я наверное, не должна была говорить… — спохватилась Лёка Ж.
— Ты уже сказала, — констатировал я.
— А почему, собственно, я должна его покрывать! — парировала Лёка Ж. — Он же действительно спекулирует…
Мы снова зашли в служебные коридоры, повернули несколько раз, поднялись на этаж выше, спустились и вышли прямо в Сикстинскую капеллу. Двое охранников у входа беспрерывно успокаивали посетителей жестами и шепотом повторяли: «Silenzio! Silenzio!», — что означает «Тишина! Тишина!». Вот работка — не позавидуешь…
Увидев безразмерные росписи, заполнившие все стены и потолок капеллы, Лёка Ж. ахнула и присела на скамейку у стены.
— Красиво, да? — сказал Романо с такой гордостью, словно сам все это нарисовал. Лёка Ж. очарованно кивнула.
И Романо довольно своеобразно рассказал всю историю Сикстинской капеллы. Раньше, очень давненько, на ее месте стояла домовая церковь. Базилику снесли, а на фундаменте папа Сикст построил капеллу и заказал фрески Ботичелли и Перуджино. А потом, при Юлии, на потолке появилась трещина.
