Андреа не съела обед. Андреа ела самовольно. Андреа самовольно ездила в Столицу. Переела. Сделала татуировку. Сегодня ей лучше.
Риск психоза!
Она думает о восклицательном знаке; Каспер ушел, по телевизору кто-то притворяется кем-то другим. Андреа думает о том, что если бы у нее был психоз, то ей по крайней мере не приходилось бы отвечать за свои поступки. Некрасивая мысль, но Андреа думает именно об этом. Вместе с деструктивностью утрачиваешь что-то еще. Иначе не получается. Внезапно возникает масса возможностей выбирать, а собственной воли так мало: казалось бы, столько власти, а на самом деле ничего. Невыносимо! Невыносимо, что не всегда можно чем-то себя оправдать.
Она берет Марлона, кладет его себе на живот. Размышляет о прочитанном на днях в газете: что нарушения пищевого поведения могут быть физически обусловлены, что само голодание является причиной депрессии, а не наоборот. От этой мысли Андреа становится хуже. Получается, что она села на диету, чтобы лучше выглядеть, а об остальном позаботилось само тело? И больше ничего? Прихоти, наклонности, фокусы тела? Она дрожит от злости, и Марлон трясется у нее на животе: если все так, если все дело в физиологии, то какого черта лечить ее психику и пичкать лекарствами, предназначенными для этого?
— Марлон, боже мой, — восклицает она, — я же все еще БОЛЬНА, с этим не поспоришь! — Марлон сочувственно смотрит на нее. Она продолжает: — Будь я в здравом уме, я не стала бы глотать таблетки, так? — Марлон трясет желтой головой. — И мне по-прежнему время от времени хочется объедаться и причинять себе вред. Это правда, Марлон! — И вот более обычного больная Андреа берет баночку и вытряхивает на ладонь подходящее количество ЛЕКАРСТВ, после чего все передачи становятся развлекательными или по крайней мере интересными. Андреа во всем видит прекрасное (когда лекарства из желудка устремляются в руки, глаза, рот). Прекрасное можно обнаружить во всем, кроме одиночества. Но пока рядом есть телевизор, Марлон и лекарства, наполняющие телепрограммы смыслом, Андреа не одинока. Все было бы просто идеально, если бы Каспер не блуждал среди потенциальных разрушительниц семей, обладательниц грудей и коварно засасывающих взглядов.
— А что если ты встретишь мою копию, только без всех этих проблем? — спросила она как-то Каспера. Он засмеялся:
— А что если бы небо было в клеточку, а все женщины — намагниченными?
Как будто она пошутила.
Вдобавок ко всему звонит Карл и говорит очень странным голосом. Как раз в ту минуту, когда должны объявить, чья пародия заняла первое место в «Будем как звезды». Карл обедает в гостях у Арвида и Софии. Может быть, поэтому он не говорит ничего особенного, но говорить ни о чем — сплошное удовольствие, когда все кажется таким удивительным и прекрасным. Мир, окутанный туманом, всегда приятнее. Ленивые жесты и голос, упокоенный в своей медлительности. Нет слов, которые сложно произносить. Нет людей, которых сложно понимать. «Я знаю тебя, Карл». Вот что хочет сказать Андреа. «Я знаю тебя, я знаю, что тебе пришлось нелегко и что мы не знаем друг друга». Хочется сказать что-нибудь такое. Но для этого нужно проглотить еще несколько таблеток.
— А как Арвид?
— Не очень. — Карл откашливается. Месяц назад Арвид попал в автомобильную аварию. На дорогах скользко, а Арвид не из терпеливых и вперед пропускать не любит. Хотя дело не в физике, как бы Арвиду ни хотелось выставить все именно в таком свете.
— Подумать только, какие все разные, — говорит Андреа. — Ваше поколение стыдится говорить о психике, а я боюсь, что мои проблемы — это всего лишь неполадки в теле.
— Да уж, какой-нибудь болтик, — отвечает Карл, и по голосу слышно, что он опрокинул не одну стопку в доме на Бьеркгатан, 64.
— Хотя с другой стороны, — философствует Андреа, — приятно, когда боль зрима. Когда можно показать пальцем и сказать: вот здесь! Вот зло, виновное в моих страданиях! Когда боль и несчастье безошибочно угадываются всеми вокруг.
— Но с другой стороны, — нетрезво философствует Карл, — если бы наша боль всегда была на виду, разве мы не чувствовали бы себя слишком прозрачными? Если бы ее нельзя было спрятать и переживать внутри? Использовать, когда нужно?
— Да, болезнь наделяет своего рода властью.
— Или слова о том, что ты болен, что болезнь твою не побороть, не излечить и не увидеть глазами.
Андреа хочет добавить: и тайна наделяет властью. Власть тайны. Страх, который заставляет хранить молчание. Ибо что же будет, если все начнут раскрывать свои секреты?
Карл откашливается. Андреа хочется сказать: «Я люблю тебя, не бойся». Но вместо этого она произносит:
— А как ты?
— Хорошо. — Снова напряжение в голосе. Может быть, он чувствует себя так же, как она дома, с семьей. Что-то в Семье не позволяет задержаться надолго, иногда приходится уйти, едва переступив порог. Наверное, дело в Воспоминаниях. Неисчезающие следы и шкафы с ящиками, которые открываешь вновь и вновь — всякий раз лишь для того, чтобы убедиться: того, что там было раньше, давно уже нет. Они говорят еще немного, и Андреа замечает, что он не хочет класть трубку. Что случилось, Карл? Может быть, голос твоего отца отзывается эхом: тот же голос, но из незапамятных времен? Тот вечер: рассерженный Арвид ругает тебя по телефону за то, что ты сделал. Твой папа так разочарован в тебе, и твое одиночество все больше и больше. Что же ты натворил, Карл? Встретил другую, оказался перед выбором? Один в доме у озера: бетонная клетка, телевизионные голоса — совсем как Андреа. Хотя Андреа нечего выбирать, не так ли? Андреа сидит и ждет: выбирать будет Каспер, а не она. Андреа — ни за что. Она раз и навсегда выбрала Каспера — пока смерть не разлучит их.
Они говорят об Андреа, о ее болезни — настоящей болезни: красные глаза, пылающие щеки, горячий лоб. Некоторое время они продолжают эту тему, другие слова на ум не приходят. То и дело становится так тихо, что хочется закричать.
— А так все хорошо, — чересчур радостно сообщает она. Разве есть чему радоваться?
— Ну, продолжай в том же духе. — Карл снова откашливается, уже трезвее, дальше от нее, и Андреа не удержаться.
— Ну да, и тебе всего. Передавай привет.
В который раз телефонную трубку кладут на место, так и не сказав самого важного.
«Будем как звезды» давным-давно закончилась. Она видит, как Каспер с Йеппе сидят в прокуренном помещении. Видит, как какая-то модельно-худая девица подходит к ним и представляется Сингоаллой. Книга Виктора Рюдберга.
[25]
Итальянка. Легкий акцент, брюки на бедрах обнажают живот, черно-красная блуза на голое тело. Шпильки в черных локонах. Они поднимают бокалы, но Андреа не слышно, что они говорят. Темные очи Сингоаллы оценивающе, одобрительно смотрят на Каспера. Она принимает тебя таким, какой ты есть. Очень просто: она любит себя, это читается в ее движениях, в ее взгляде. Чтобы полюбить кого-то, нужно полюбить себя. Голос Эвы-Бритт эхом раздается в комнате: действительно, по-настоящему полюбить себя, чтобы действительно, по-настоящему полюбить другого. Что значит «действительно», «по-настоящему» — как определить? Я же люблю Каспера — значит, я уже люблю себя!
