•
Наступила пора, когда повсюду слышится стрёкот цикад. Я долго не заходила в «Хару», и вот, наконец, пошла навестить всех. Я хотела попрощаться с хозяевами бара перед переездом.
— Мы будем скучать! — сказала Сатико, — Но вы же будете иногда к нам заезжать, правда?
На ней, как всегда, была рубашка в клетку.
— Нам бы хотелось покатать вас на нашей яхте… — сказал хозяин.
— Большое спасибо!
В баре включён кондиционер, поэтому прохладно. Стойка, подвешенные стаканы, холодильник — мне всё здесь так знакомо…
После того, как поговорила с Соко по телефону, я сразу решила, куда перееду. Я не собираюсь жить той «реальной жизнью», о которой говорит Соко, но и бежать от этой реальности я больше не собираюсь.
— Говорите, в Токио поедете?
— Да. Сколько лет уж там не была!
Я старалась говорить как можно приветливее.
— И сколько же лет? — спросила Сатико.
— Шестнадцать, — ответила я.
Боже мой, шестнадцать лет!
— Когда устроитесь, сообщите хоть адрес!
Я ещё раз улыбнулась и сказала: «Хорошо!»
•
От мамы пришло письмо. Его тон был очень сух и сдержан. Я прочитала его, и у меня в голове всё даже немного помутилось. Потом я перечитала это письмо ещё раз. Потом прочла ещё раз, как будто хотела выучить его наизусть. Письмо меня очень взволновало. Это волнение никак не проходило, но всё же не могу сказать, что содержание письма меня очень удивило. Вот что было в нём написано:
«Здравствуй, Соко.
Как у тебя дела? Я решила переехать. На этот раз — в Токио. Как только я найду себе квартиру, я сразу сообщу тебе адрес, но на летние каникулы ты должна будешь поехать в дом, где я выросла. В письме ниже написан адрес и номер телефона. Это — мои родители, твои бабушка и дедушка. Им я уже позвонила и всё сказала. Они оба до сих пор живы. Они — очень хорошие люди. Хорошо себя веди. Желаю тебе хорошо сдать четвертные экзамены. Я очень хочу тебя скорее увидеть. Помни, что ты моё сокровище.
Твоя мама».
Я подумала, что письмо в мамином стиле. Она писала только о деле, которое у неё ко мне было, и больше ни о чём. Она писала о том, во что ещё вчера было трудно поверить, а тон письма был абсолютно спокойным.
Письмо пришло вчера, а с сегодняшнего дня начинаются четвертные экзамены. Значит, в Токио… Бабушка и дедушка… Первый раз за всю свою жизнь я подумала — лучше бы экзамены не кончались…
•
Жара летнего Токио как-то неестественно бесчувственна. Я сразу почувствовала это, как только вышла из электрички. Голубое небо над летним Токио также лишено эмоций и пропитано духом рационализма.
Я постояла некоторое время на платформе. Похоже, здесь ничего не изменилось. Море людей, и вокруг сплошь одни здания.
Кажется, голова идёт кругом.
Я здесь родилась, здесь выросла. Однако моё долгое отсутствие для этого города осталось совершенно незамеченным. Я сразу это поняла. Это — пульс мегаполиса.
Я неожиданно почувствовала, как к моей коже вдруг вернулась память, и руки, и ноги и даже волосы стали буквально на глазах приспосабливаться к атмосфере этого города.
Боже, не могу поверить, какое всё было до боли знакомое! Чувство ностальгии пронзило меня. Это чувство было не на уровне эмоций. Мой разум и сердце оставались нетронутыми, но моё тело… Оно само по себе дышало духом этой ностальгии.
Шестнадцать лет! Даже не верилось…
Я закрыла глаза и втянула в себя запах города. Мне показалось, что всё было не больше, чем сон. И Дзуси, и Такахаги, и Кавагоэ, Сока и Имаити… все города и всё, что в них было… Даже то, что у меня есть Соко.
Я не спеша подошла к урне. Закурила сигарету. В зеркале, на котором была написана какая-то реклама, отражалась реальность. Когда я бросила всё и всех и уехала отсюда, я была всего лишь молоденькой девушкой, которой было чуть больше двадцати!
В этот день я никуда не пошла. Я остановилась на одну ночь в отеле, недалеко от токийского вокзала. Вечером я в одиночестве поужинала в дорогом французском ресторане в гостинице.
Я вернулась в номер, приняла душ и позвонила домой родителям.
— Это я, Ёко, — сказала я.
Мама через секундную паузу, видимо, успев только моргнуть, спросила:
— Ты где сейчас?
На прошлой неделе я позвонила им первый раз за шестнадцать лет. Мама только плакала в трубку и даже не могла вымолвить слова. А сегодня она не плакала. У неё был такой голос, как будто она чего-то испугалась, и мне показалось, словно я превратилась в призрак.
— Я в Токио.
— Где в Токио?
— В отеле, — ответила я и присела на кровать. До этого я разговаривала стоя.
— Где этот отель? Почему ты не приехала домой? Где Соко? Она с тобой?
Я достала сигарету и закурила. Я не могла как следует вспомнить мамино лицо. — Ёко? Ты слышишь? Не вешай трубку! Сейчас папа с тобой поговорит.
Мама меня родила довольно рано, но с детства выглядела старше своих лет.
«Это всё потому, что ты приносишь ей сплошные хлопоты!» — говорила мне моя двоюродная сестра Михоко. — Ёко, это ты?
Голос отца мне показался растерянно-напряжённым. Я не могла как следует вспомнить и лицо отца.
— У тебя всё в порядке? — продолжал он.
— Да, — ответила я.
— Скорее возвращайся домой. Хватит уже всего… «Хватит уже всего…» Чего хватит? Не знаю, но папа именно так сказал мне.
— Папа, послушай, я и раньше уже говорила, я не вернусь к вам домой. Поэтому хочу попросить… Когда вам Соко позвонит, вы уж на время… — Я не договорила.
— Да-да, я знаю, — сказал отец, — Конечно, мы всё сделаем, об этом даже не беспокойся! Ты и сама скорее возвращайся домой!
— Папа! — Я заметила, что сама вся дрожу. — Во всяком случае, я прошу вас позаботиться о Соко. Я позже перезвоню.
Я положила трубку, но сама всё ещё продолжала дрожать.
•
На платформе станции Синдзюку
[44]
железнодорожной линии Одакю я должна была встретиться с этими людьми. Я говорю «эти люди», имея в виду маминых родителей. Накануне по телефону мы договорились, где встретимся, и они должны были ждать меня в самом конце платформы. Я сразу их узнала: у них обоих был такой вид, будто вот-вот расплачутся.
— Соко? — робко спросила тётенька.
Я, конечно, знаю, что она никакая не тётенька, а моя бабушка, но для меня пока тётенька…
