Сейчас Лиле было уже восемь, и она, пользуясь полной
бесконтрольностью, перечитала всего имеющегося дома Мопассана и настырно
подбиралась к Бальзаку. Получив таким образом весьма полное представление о
взаимоотношениях полов, она выработала собственную версию развода родителей, в
соответствии с которой факт нашего с Ритой раздельного проживания означал
именно раздельное проживание и ничего больше. Конечно, отношения у нас остались
нормальные, и ни о каких проявлениях враждебности и речь не шла. Ну удобно
людям жить врозь, что тут такого? Тем более что, учитывая характер деятельности
моей бывшей супруги, видела нас девочка одинаково часто: по два часа в неделю.
Рита всю жизнь работала в кино. Нет, она не актриса, Боже
упаси, она кинокритик, причем с таким злым и язвительным языком, что врагов у
нее больше, чем вообще знакомых. Как ни странно, ее этот факт совершенно не
огорчал, напротив, она сшила из него элегантный наряд, в котором щеголяла
направо и налево. Когда кто-то выказывал ей симпатию или дружеское
расположение, она томно говорила:
– Вы такой оригинал, голубчик. Меня обычно не любят. У меня
столько врагов!
Впрочем, с чувством юмора у моей благоверной всегда было все
в порядке.
Два дня назад она укатила в курортный город готовить
очередной кинофестиваль. Следуя ее грандиозному замыслу, я должен был привезти
туда Лилю и поселиться с ней в частном секторе, а Рита будет систематически нас
навещать, контролировать и приносить фрукты. Мне эта затея не казалась удачной,
я вполне мог бы провести отпуск с дочерью без Риткиного назойливого надзора, но
она была непреклонна.
– Ребенку будет приятно побыть на юге с обоими
родителями, – говорила она, и мне, честно признаться, нечего было ей
возразить.
Я снял комнату у милейших супругов-пенсионеров и целые дни
проводил с Лилей на пляже. Удивительно, но приближение Риты девочка чувствовала
еще тогда, когда ее не было видно, а уж на зрение я никогда не жаловался.
– Сейчас мама придет, – задумчиво тянула она, не
обращая внимания на мои скептические ухмылки.
И действительно, минут через пять на пляже показывалась Рита
в своей неизменной юбке «лохмутиками». Знаете, модная такая юбка, на которой
разрезов больше, чем самой ткани. Слово «лохмутики» придумала Лиля, и я в
который уже раз подивился тому, как хорошо она чувствует русский язык. Нет, что
ни говори, а ребенок у меня совершенно замечательный.
Ритка шла через забитый голыми телами пляж, сверкая своими
изумительными ногами в «лохмутных» разрезах, и казалась еще более обнаженной,
чем одетые в купальники загорающие дамы. Лежащие на песке мужики таращились на
ее обалденные ноги, не обращая внимания на лицо, на котором все прожитые годы
были в наличии: все тридцать два, до копейки. Она не выглядела ни на день
моложе, но ее, судя по всему, это совершенно не заботило, потому что на ее
потрясные ноги и вообще на ее фигуру «покупались» все мужчины, независимо от
возраста.
Она подходила к нам, облизывала Лилю с ног до головы,
небрежно чмокала меня в щеку и начинала выкладывать из огромной белой сумки
полиэтиленовые пакеты с абрикосами, персиками, сливами и виноградом.
– А колбаски? – робко спрашивала Лиля, которая,
наевшись фруктов в те долгие вечера, когда мы с Риткой бросали ее дома одну,
теперь смотреть не могла ни на них, ни вообще на сладкое.
Рита в ответ разражалась длинной нравоучительной тирадой о
пользе даров юга и необходимости витаминов для юного растущего организма. Лиля
делала вид, что слушает, покорно вздыхала и исподтишка поглядывала на меня, а
я, в свою очередь, тоже делал вид, что согласно киваю в такт вдохновенным
словесным пассажам моей экс-супруги, и одновременно подмигивал дочери, что
означало твердое обещание купить ей вечером вожделенной сырокопченой колбаски.
Почему-то Рита никогда не брала с собой купальник, когда
приходила к нам на пляж. Наверное, она предпочитала плавать в бассейне, где на
бортике сервируют шампанское и легкую закуску: устроители фестиваля на антураж
в этом году не поскупились. Она опускалась на наше большое пляжное полотенце,
при этом «лохмутики» вообще исчезали неведомо куда и ноги ее представали перед
желающими «посмотреть на красивое» во всем длинно-округлом великолепии,
увенчанном тщательным педикюром, и начинала торопливо жаловаться на козни
конкурсантов, духоту в номере и вообще полную неорганизованность. Сценка «Я
делюсь с папой своими проблемами» была рассчитана ровно на четырнадцать минут,
после чего Маргарита Мезенцева, по бывшему мужу Стасова, повторяла ритуал
облизывания дочери, махала нам рукой и царственно удалялась. Навещала нас она
дважды в день, утром и вечером, перед тем, как мы уходили с пляжа.
Сегодня утром все начиналось как обычно. Лиля задумчиво
посмотрела на болтавшийся в волнах буек и сказала:
– Сейчас мама придет.
Но на этом сходство эпизода со всеми предыдущими
закончилось. Рита появилась гораздо быстрее, чем я ожидал после традиционной
реплики восьмилетнего ребенка, из чего можно было сделать вывод, что она почти
бежала. Вид у нее был, прямо скажем, не самый лучший, и, глядя, как она
пробирается к нам между плотно лежащими телами, я начал было сомневаться,
правильно ли я помню год ее рождения. Вчера ей было тридцать два, а сегодня уже
под сорок.
Облизывание было пропущено, фруктовое изобилие из белой
сумки почему-то не появилось. Рита с размаху плюхнулась на полотенце и подняла
на меня измученное лицо.
– Ой, Владик, какой кошмар… Ольгу убили.
Я оторопел настолько, что даже не понял, о какой Ольге идет
речь.
– Ольгу?
– Ну да. Олю Доренко.
– Как убили? – глупо спросил я.
– Зарезали ножом.
– Кто?
Этот вопрос мог бы, пожалуй, достойно конкурировать с
предыдущим. Он не был ни умным, ни оригинальным.
– А я знаю? Меня всю ночь в милиции продержали.
– Почему? Ты-то при чем?
– Ой, Владик, ну все же знали, что у тебя с ней был роман,
вот и подумали, что это я ее… Из ревности.
– Да какой роман? Что ты несешь? – разозлился я, но тут
же вспомнил, что рядом с нами сидит Лиля, при которой надо делать хорошую мину
и по возможности следить за речью.
– Ты же знаешь, что с Ольгой у меня никогда ничего не
было, – продолжал я уже спокойнее. – Тебе же сто раз объясняли.
– Ну да, конечно, поэтому я и сказала в милиции, что это
скорее всего Гарик.
– Что – Гарик?
– Убил ее.
– О Господи! Этого только не хватало!
– А что? Он ее любовник, ты сам мне говорил.
Это была классическая ситуация, когда человек попадает в
сети собственной лжи. У меня никогда не было ни романа, ни даже легкого флирта
с Олей Доренко. Но и известный кинорежиссер Игорь Литвак никогда не был ее
любовником. Это была ложь, которую мы с Олей сочинили специально для Риты,
когда ее беспочвенная ревность стала переходить всякие разумные границы.
