Но тем не менее в боковое зеркало все-таки взглянула.
Машина ехала за ними, не приближаясь и не отставая.
Ольга еще раз взглянула, а потом повернулась к Машке. Та как
будто только этого и ждала, сразу придвинулась на сиденье так, что очень близко
оказались блестящие глаза, тугая щечка, банты и волосы, расчесанные
ровно-ровно.
Ольга, перегнувшись через спинку, поцеловала щечку и
поправила бант, хотя с ним и так все было в полном порядке.
– Машкин, мы тебя сейчас завезем, а костюм я Вере Федоровне
отдам.
– И уедешь, да, мам?
– Мне на работу надо. Но на утренник я успею.
Однако Машке нужны были гарантии.
– А вдруг не успеешь, мам? Тогда все пропало!
Ольга сказала успокаивающе:
– Конечно, успею. Вы еще пока порепетируете с Верой
Федоровной… я и приеду. Обязательно.
Проклятая машина не давала ей покоя, и время от времени она
поглядывала в заднее стекло.
Машина не отставала.
– А папа приедет?! Пап, ты приедешь?!
– И папа, конечно, постарается приехать.
Стас почти не слушал, о чем там они в сотый раз толкуют, и
на утренник не собирался вовсе, но Машку он очень любил, кроме того, не
хотелось, чтобы она приставала, потому и согласился сразу:
– Папа постарается.
Автомастерская – гордость и главное дело его жизни –
помещалась в одноэтажном бараке на самой окраине городка.
За ними была только массивная бетонная плита с серыми
буквами «Добро пожаловать», приветствовавшая таким образом гостей города. Сразу
за плитой начинались деревни, а за ними леса и леса, на сотни километров
вокруг.
Несколько лет назад Стас договорился с кем-то из городской
администрации и арендовал пустовавший барак на какой-то бесконечный срок, лет
на сто или двести, кажется. Барак, построенный в свое время немецкими
военнопленными, оказался крепок, хоть и неказист с виду, а самое главное, в нем
были свет и вода! Начиналось все с гаража на две машины, в который
переоборудовали барак, а нынче дело расширилось – к гаражу пристроили еще пару
боксов, добавились мойка, магазин запчастей и даже кафешка для дальнобойщиков.
Может, для тех, кто привык выходные в Куршавеле проводить, а денежки все больше
на миллиарды считать, это семечки и курам на смех, но Стас чувствовал себя
настоящим бизнесменом, хозяином, начальником! И народу в подчинении у него было
немало, человек пять, а иногда, когда заказов становилось много, доходило и до
семи, шутка ли!..
И «офис» у них был – помещеньице, где Ольга возилась со
своей бухгалтерией, и где выписывались справки, счета и всякое такое, и где
посетители посолидней могли посидеть в ожидании, когда прокачают тормоза или
переставят резину, попить кофейку, журнальчики полистать, все по правилам!
Едва только машина Стаса влетела на площадку и затормозила,
Ольга выскочила и помчалась к беленькой дверце, ведущей как раз в «офис».
Времени у нее было мало, а дел полно, но все же, взявшись за ручку, она
оглянулась.
Ну, конечно, ненавистная машина никуда не делась!
Как раз в ту секунду, когда Ольга оглянулась, машина притормозила,
словно нарочно, словно издеваясь, а потом вдруг взревела, наддала и пропала за
углом.
Стас, никуда не торопясь, вылез из своей иномарки, оглянулся
по-хозяйски, как командир оглядывая плац, – все ли в порядке, чисто ли выметен
двор, достаточно ли блестит лозунг «Вооруженные силы – защита и опора Родины!».
– Станислав Анатольевич! – Издалека к нему поспешал небритый
мужичонка в синей спецовке, заляпанной масляными пятнами кепке, заломленной на
одно ухо, и клетчатой рубахе с закатанными рукавами – символ любого
автосервиса, его альфа и омега, «народный умелец», вызывающий почему-то
безусловное доверие всех водителей, приехавших ремонтировать свои драгоценные
машины. Так хороший врач с вдумчивым взором, стетоскопом в нагрудном карманчике
белоснежного халата и привычкой обращаться к пациенту «батенька мой» вызывает
благоговейный трепет и надежду на моментальное излечение.
– Здорово, здорово, Михалыч.
– Не стучит коробка?
– Да нет, не стучит! Отгони ее в мойку, только пусть хорошо
отполируют, а то в прошлый раз…
Дальше Ольга не слышала, дверца, ведущая в «офис»,
захлопнулась, отрезав ее от утренних звуков автомастерской, которые она, между
прочим, очень любила!
В коридоре было полутемно, и в глубине его двигалось что-то
темное, похожее на стог. Ольга знала, что это за стог, и совсем не испугалась.
А вот темноты она не любила и поэтому, нашарив выключатель, надавила сразу на
обе клавиши. Стас всегда сердился, говорил, что свет нынче недешев и
электроэнергию надо экономить, а она все равно включала!
Желтые лампы вспыхнули весело, как будто утро наступило
после глухой осенней ночи.
– Ох ты, боже мой, напугала!..
– Доброе утро, Марья Гавриловна!
Уборщица с трудом выпрямилась, взявшись за спину. Тряпка
шлепнулась в ведро, выплеснув на пол немного грязной пены.
– Оленька!.. Все бы тебе меня пугать!..
– Нет бы вам шваброй мыть! Я же купила недавно швабру! Куда
вы ее дели?
Уборщица пожевала губами.
– Чего там намоешь этой палкой твоей! Ни в углах, нигде!
Самая-то пылища всегда в углах собирается, и песок! А так, если только середку
мыть, это что тогда такое за уборка?
– У вас же спина болит, теть Маш.
– Совсем не отвалится.
Ольга всегда ее жалела.
Муж у тети Маши давно помер, сын, как водится, вырос
непутевым, то появлялся, то пропадал, все кормил мать баснями, что завербовался
на Север, на заработки, но никаких заработков было не видать, а возвращался он
всегда оборванный, больной, и мать его лечила, кормила, одевала – все на свои
скудные денежки. Как-то между своими невнятными отлучками он ухитрился
жениться, разумеется, на такой же пропащей, и все бы ничего, да родился Вовчик,
внучок. Непутевый с пропащей моментально развелись, и бывшая невестка все
грозилась подать в суд «на взыскание» – никаких алиментов, ясное дело, никто
никогда не платил, а сумма набежала немаленькая. Тетя Маша все уговаривала
пропащую в суд не подавать – нынче с этими алиментами строго, закатают по
полной программе, а денег все равно взять неоткуда, и подбрасывала Вовчику то
на ботиночки, то на курточки, то на тетрадки. Для того чтоб подбрасывать,
счастливой бабушке приходилось мыть полы не только в автосервисе Стаса Громова,
но еще и в больнице да в школе.
