— А это уже не слишком хорошо.
— Они должны что-то сделать с тем проклятым мостом.
— Ты кого-нибудь из пассажиров видел?
— Их расселили по всему городу. У одной шина на руке, а у другой запястье в гипсе. Но в целом они не особенно выступают. Сомневаюсь, что кто-то связался со своим адвокатом. На самом деле некоторые настроены достаточно оптимистично, как будто все это — волшебное приключение.
— Совсем неплохо, — повторил Ричер.
Нокс ничего не ответил, неожиданно встал, снял свои вещи с ближайшего крючка, напялил шапку, накрутил на шею шарф и натянул большую куртку, все чужое, судя по размерам и цветам. Он кивнул Ричеру, немного с недовольным видом, зашагал к двери и вышел на улицу, где продолжал падать снег.
К столику подошла официантка, и Джек заказал самый большой завтрак, имевшийся в меню.
И кофе.
Было без пяти одиннадцать утра.
Остался сорок один час.
Адвокат оставил портфель в своем кабинете, но прихватил с собой калоши в полиэтиленовом мешке. Он надел их в вестибюле и вернулся по собственным следам к машине. Там пристегнулся, завел двигатель, согрел сиденье и включил дворники. Он знал, что автострада все еще закрыта, но имелись другие дороги, длинные, прямые, уходящие к самому горизонту, характерные для Южной Дакоты.
Он сбросил калоши, нажал на педаль тормоза кожаной подошвой ботинка и перевел рычаг переключателя передач в положение «езда».
Ричер уже наполовину опустошил громадную тарелку с завтраком, когда в кафе вошел Петерсон, одетый по полной программе для холодной зимы. Не вызывало сомнений, что он рассчитывал произвести на Джека впечатление тем, как быстро он его нашел. Он бы и произвел, если бы Ричер знал, в скольких местах он побывал до этого.
Петерсон положил руку на стул, на котором чуть раньше сидел Нокс, и Ричер предложил ему сесть, махнув вилкой с едой. Тот сел и сказал:
— Извини, что мы не покормили тебя завтраком.
Ричер прожевал, потом проглотил то, что было у него во рту.
— Никаких проблем. Вы и так сделали для меня больше, чем требовалось.
— Дело в том, что Ким страдает от одиночества. Она не очень любит утро, когда мы с мальчиками уезжаем из дома. Обычно она прячется в своей комнате.
Ричер ничего не сказал, и Петерсон спросил:
— Ты когда-нибудь чувствовал себя одиноким?
— Иногда, — ответил Ричер.
— Ким сказала бы, что ты не знаешь, что это такое. Если только ты не сидишь каждый день на заднем крыльце в Южной Дакоте и смотришь по сторонам, но на сотни миль вокруг видишь только пустые пространства.
— Она не из местных?
— Ким отсюда. Но привыкнуть к чему-то еще не значит это любить.
— Наверное.
— Мы проверили бары и нашли один с очень чистым полом.
— Где?
— На севере. Где любят выпивать охранники из тюрьмы.
— Есть какие-нибудь полезные свидетели?
— Нет, но пропал бармен. Уехал вчера на своем грузовичке.
— Ладно, — проговорил Ричер.
— Спасибо тебе.
— Не за что. — Джек нацепил на вилку половину куска бекона и половинку яичного желтка и отправил все это в рот.
— Есть еще идеи? — спросил Петерсон.
— Я знаю, как связывается с внешним миром тот человек, которого вы посадили.
— Как?
— Он с кем-то подружился в тюрьме. Или заставил. Ваш тип передает сообщения своему дружку, а тот пересказывает их адвокату. Похоже на параллельные следы. Вы прослушиваете не ту комнату.
— В тюрьму приходят дюжины адвокатов.
— В таком случае начните их проверять.
Петерсон затих на мгновение.
— Еще что-нибудь?
Ричер кивнул:
— Мне нужно найти магазин одежды. Вообще-то я обещал твоей жене. Дешевый, без всяких там красот. Знаешь такой?
Магазин, который посоветовал Ричеру Петерсон, оказался в том же квартале, но довольно далеко от центральной площади. Здесь торговали прочной, надежной одеждой для крепких здоровяков-фермеров. В нем имелись летний и зимний отделы, которые, впрочем, не слишком сильно отличались друг от друга. Некоторые вещи были без торговых марок, на других, с видимыми дефектами, Ричер обнаружил знакомые бирки. И очень ограниченный выбор тусклых цветов. Цены действительно поразили Ричера — они оказались очень низкими, даже на обувь. Он начал снизу вверх, то есть первым делом купил непромокаемые ботинки. Затем пришла очередь одежды. В том, что касалось цвета, если приходилось выбирать, он следовал давно заведенному правилу: синий или оливковый. Оливковый, потому что он служил в армии, а про синий одна девушка сказала, что тот подчеркивает его глаза. Но сейчас Ричер остановился на оливковом, поскольку этот цвет почти подходил к коричневой куртке. Он взял с полок брюки с фланелевой подкладкой, футболку, фланелевую рубашку и свитер из толстого хлопка. Затем прибавил к своим покупкам белое нижнее белье, черные перчатки и вязаную шапку цвета хаки. Общий урон его кошельку составил сто тридцать долларов, но хозяин магазина взял сто двадцать наличными.
Ричер собирался проходить в этой одежде четыре дня, получалось тридцать баксов в день. А если все сложить, больше десяти тысяч в год, и это только на тряпки. Однако Ричеру нравилось такое устройство жизни. Он знал, что большинство людей тратят на одежду значительно меньше десяти тысяч в год, у них ее мало, они держат ее в шкафах и стирают в подвалах. Но шкафы и подвалы окружены домами, которые стоят намного больше десяти тысяч в год, вне зависимости от того, покупаешь ты или снимаешь. К тому же не следует забывать, что жилье нужно содержать в порядке и ремонтировать, а еще страховать.
Так кто, на самом деле, не в своем уме?
Ричер переоделся в примерочной кабинке и выбросил старую одежду в мусорную корзину за прилавком. Потом натянул шапку на уши, а сверху набросил капюшон парки и застегнул ее на молнию. В качестве последнего штриха он надел перчатки и шагнул на тротуар.
И снова замерз.
У него было ощущение, что он оказался в большом холодильнике для мяса. Ледяной воздух пронзал желудок, ребра, ноги, задницу, глаза, лицо и легкие. Как в самые худшие времена в Корее, только там он был моложе, выполнял приказ, и ему за это платили. Здесь же все было иначе. Снег плясал вокруг него, пронзительный ветер толкал вперед, у него потекло из носа, и он почти ничего не видел. Ричер останавливался в дверных проемах, чтобы передохнуть, и десять минут до полицейского участка превратились в двадцатиминутную зимнюю одиссею.
Когда он туда наконец добрался, то обнаружил там настоящий переполох.
Было без пяти двенадцать дня.
Осталось сорок часов.
