— Вот те на! — Павел со стуком поставил чашку на стол, чай пролился. Хозяин пробормотал что-то вроде: «Провинциалка с советским менталитетом».
Катеньку шокировала его вспышка, она уже хотела встать и откланяться, когда одновременно зазвонили оба телефона: мобильный и стационарный.
— Павел, поговори у себя в кабинете, — тут же велела Роза, — или я выброшу твои телефоны в окно.
Когда он ушел, она взяла Катенькины руки в свои ладони.
— Прошу прошения. Теперь мы можем побеседовать.
— Она замолчала и испытующе посмотрела на Катеньку.
— Пожалуйста, поймите, дело не в простом тщеславии или любопытстве. И дело не в Пашиных деньгах. Дело во мне.
— Но мистер Гетман прав, — сказала Катенька. — Я не могу этого сделать. Я ничего не знаю о двадцатом веке.
— Выслушайте меня, и если все же решите уехать, я пойму. В любом случае, я хочу, чтобы вы посмотрели Лондон перед тем, как улетите домой. Но если бы вы могли нам помочь… — Ее глубокие голубые глаза затуманились. — Катенька, я выросла с пустотой в душе, я никогда не могла об этом ни с кем поговорить, я даже не позволяла себе об этом думать. Я знаю, что не одинока. В России много таких, как я, — людей, которые ничего не знают о своих родителях. Мы ничем не отличаемся от остальных, мы вступаем в брак, рожаем детей, стареем, но я никогда не смогу быть спокойной, я ношу это чувство в себе. Вероятно, именно поэтому я воспитала Пашу таким уверенным в себе экстравертом — я не хочу, чтобы он прожил жизнь так, как я.
Она нахмурилась и засмеялась — Катеньке показалось, что зазвенели колокольчики.
— Я никогда не говорила об этом со своим покойным мужем и даже с Пашей. Но недавно Паша захотел сделать мне подарок. Я призналась, что мое единственное желание — узнать, кто мои родители. Он ответил: «Мама, коммунистов больше нет, КГБ кануло в Лету, я заплачу любые деньги, чтобы тебе угодить». Поэтому вы здесь.
— Вы… сирота? — спросила Катенька. Она не представляла себе, каково это — быть сиротой.
— Даже не знаю, — ответила Роза. — Где мои родители? Кто они? Я не знаю, кто я. Никогда не знала. Относитесь к этой работе как хотите — как к вызову, историческому проекту, подработке на время каникул или просто как к доброму делу. Это мой последний шанс. Прошу вас, прошу, скажите мне, что вы поможете выяснить, что случилось с моей семьей!
5
В новой, бешеной Москве стояла весна. Этот беспощадный, залитый неоном город стал восточным мегаполисом на американский лад, со всеми его БМВ, «Ладами», коммунистами и олигархами, чиновниками и шлюхами.
С украшенных лепниной алых карнизов дома на улице Грановского свисали сосульки. Время от времени они со звоном падали на землю, и дворники на этой маленькой уединенной улочке отгородили часть тротуара забором ради безопасности пешеходов.
Между тем весна была уже не за горами — набухали почки сирени и жасмина.
На стоянке у дома было припарковано несколько престижных иномарок. Отыскивая первый подъезд, Катенька медленно шла вдоль стены и читала надписи на мемориальных досках. Было время, когда здесь жили видные советские деятели: маршалы и наркомы, вожди партии и руководители органов госбезопасности, имена из прошлого, которое теперь старались не вспоминать. Ей снова захотелось бросить все и убежать. Она не справится, ей вообще не стоило браться за это дело — и тем не менее она пришла сюда.
Три дня Катенька с Розой Гетман пили чай, прогуливались по Риджент-парку, беседовали о детстве Розы, о ее приемных родителях, об отголосках первых воспоминаний. И Катенька согласилась. Вопреки своему природному чутью, вопреки папиным советам, она была здесь, в Москве, — ради Розы. Катенька подошла к дубовым дверям с окошками, вдавила кнопку старомодного звонка — квартира № 4. Она стояла долго, никто не открывал, и она уже хотела было уйти, когда наконец послышался старческий голос. Мужчина откашлялся.
— Слушаю! — сипло произнес он.
Катенька невольно улыбнулась тому повелительному тону, в котором обычно разговаривали старые бюрократы.
— Это Екатерина Винская. Историк-исследователь. Я звонила, и вы назначили мне встречу.
Повисло молчание. Слышалось лишь тяжелое дыхание, потом замок щелкнул. Катенька вошла в вестибюль, увидела еще одну дверь, открыла ее, поднялась по загаженной, но некогда великолепной мраморной лестнице к следующей двери с усиленными замками. Она собиралась постучать, но дверь распахнулась — пред нею предстал блестящий коридор с рядами сапог и туфель.
— Есть здесь кто-нибудь? — позвала она.
— Кто вы? — спросила темноволосая женщина средних лет, с длинным носом, в потрепанной черной одежде. По ее манерам Катенька сразу поняла, что женщина получила хорошее образование.
— Я историк, мне назначена встреча с маршалом.
— Он вас ожидает, — ответила женщина, указывая на блестящий паркетом коридор, ведущий на кухню.
— Снимайте туфли! — добавил старческий голос. — Идите сюда! Где вы застряли?
Катенька сняла обувь, надела какие-то пожелтевшие тапочки и пошла на звук голоса. Значит, вот как живут начальники! Она никогда не бывала в подобных квартирах. С высоких потолков свисали люстры; стены были отделаны карельской сосной, мебель в стиле ардеко тридцатых годов тоже была сосновой. В Г-образный коридор выходило множество дверей, но Катенька вошла в комнату для посетителей. Дерзкое весеннее солнце, проникавшее сквозь четыре окна, на мгновение ее ослепило, но потом глаза привыкли, и Катенька увидела пианино, заставленное семейными фотографиями, на одной стене — трехметровый портрет Ленина на Финляндском вокзале, на другой — портрет самого маршала, кисти Герасимова: красивый, с резкими чертами лица военный при полном параде, с золотыми погонами, вся грудь в медалях и орденах.
Справа Катенька увидела стол с кипой советских и зарубежных журналов; новехонький мобильный телефон заряжался на подоконнике, проигрыватель компакт-дисков «Сони» играл Концертную симфонию Моцарта. По четырем углам комнаты размещались колонки. Катенька была поражена: правду говорят, руководители советского государства и в самом деле жили как цари.
В глубоком кожаном кресле, спиной к окну, сидел достойный представитель ископаемых «хомо советикус».
— Здравствуйте, девушка, проходите! — Катенька ожидала, что у маршала будет прилизанная прическа, землистый цвет лица и брюшко, характерное для пожилых людей. Но этот «экспонат», худой, с точеными чертами лица, сидел с прямой спиной, в синем советском костюме, с единственным орденом Красного Знамени за мужество, проявленное во время Великой Отечественной войны.
У него были коротко стриженные густые волосы, а орлиный нос делал его похожим на персидского шаха.
Катенька тут же узнала в сморщенном оригинале красавца маршала на портрете.
Оригинал встал, поклонился, указал рукой на стул напротив, снова сел.
