Внезапно Катенька ощутила волнение. Грохот музыки, болтовня других посетителей бара — все, что окружало ее, отодвинулось куда-то далеко-далеко. Она могла думать в этот момент об одном — о Розе и ее загадочной семье.
— Неужели этого достаточно, чтобы он стал со мною разговаривать? — удивилась она.
— Думаю, тебе нужно еще немного покопаться, чтобы удостоверится, — медленно проговорил Максим. — У тебя есть фамилия — Палицын. Запроси его дело в архивах КГБ — я помогу — и выясни, что с ним произошло, была ли у него семья, дети. Это самое простое. Потом иди к Сатинову. Доводилось работать в архивах?
— Архивы я люблю, — ответила Катенька, обхватывая себя руками.
— За что?
— Ощущаешь дух жизни. Я сидела в Государственном архиве, держала в руках любовные послания Екатерины и Потемкина, страстные записки, пропахшие ее духами, орошенные его слезами, когда он лежал, умирая, в степи.
Максим усмехнулся.
— В КГБ совсем другие архивы. Там такие страдания! Нацисты знали, что поступают неправильно, поэтому все уничтожили; большевики были уверены в своей правоте, поэтому все сохранили. Нравится тебе или нет, но ты русский историк, искатель потерянных душ, а в России правда всегда написана не чернилами, а кровью невинных. Эти архивы священны, как Голгофа.
В шелесте страниц слышен плач детей, грохот поездов, эхо шагов в подвалах, одиночный выстрел из нагана, дуло которого выплевывает девять граммов свинца. У нас в России каждая бумажка пропитана кровью.
8
Два дня спустя Катенька вышла из гостинцы «Москва», в которой остановилась, и пошла вверх, мимо Кремля, Большого театра, гостиницы «Метрополь», к Лубянке.
Толпы служащих выплескивались из метро и текли мимо киосков, набитых журналами с яркими глянцевыми обложками. Потоки машин обтекали середину площади с опустевшим цоколем памятника Дзержинскому. И вот перед нею выросла громада штаб-квартиры КГБ — несокрушимый замок из розового и серого гранита, наполненный бесчисленными кабинетами, архивами, переходами и темницами. С 1917 года это здание бывшей Российской страховой компании превратилось в оплот бесстрашных, безжалостных и неподкупных рыцарей Коммунистической партии. Этот оплот существовал под различными наименованиями — ЧК, ОГПУ, НКВД, КГБ, — теперь появились новые внушавшие омерзение буквы, однако Катенька понимала одно: КГБ уже никогда не будет господствовать в России.
Она не хотела сюда идти, любой русский избегает Лубянки — национального склепа. Но стоило ей припомнить свой телефонный разговор с Розой, как она ускорила шаг. По телефону Роза не стала обсуждать Катенькины открытия, но попросила продолжить поиски… Если бы только Катенькин отец узнал, что ее исследование приведет на Лубянку, он бы никогда не позволил ей согласиться на эту работу. «Оставь это! Не стоит рыскать на кладбищах. Это слишком опасно, — сказал бы он. — Ты знаешь, как сильно я тебя люблю? Никто никого еще так не любил с начала времен! Вот!» Как чудесно иметь таких любящих родителей!
Катенька вновь подумала о Розе, о том, как ей хочется узнать, кто были ее родители.
Она остановилась у высоких двойных дубовых дверей тюрьмы, толкнула их и вошла в сводчатое, отделанное мрамором фойе. Два сержанта в форме с синими погонами проверили ее документы, позвонили наверх и велели ей подниматься по мраморной лестнице, настолько высокой и широкой, что по ней можно было ехать даже на танке. На лестнице стоял бюст Андропова. Она оказалась в длинном коридоре с красной ковровой дорожкой, на стенах висели портреты чекистов прошлого. Макс говорил ей, что внутри этого здания-крепости находится та самая внутренняя тюрьма, где встретили, возможно, свой конец родители ее нанимательницы.
Впрочем, с такой же вероятностью они могли получить свои девять граммов свинца и в Бутырке, и в Лефортово, и в особой следственной тюрьме, созданной Берией в Сухановке, бывшем монастыре в окрестностях Москвы. Вчера вечером Максим связался с ней.
— Мне звонили с Лубянки. Твои документы готовы.
— Но ты уверен, что мне стоит просмотреть дело Палицына? Маршал Сатинов советовал мне забыть о взрослых и начать с детей.
— Помнишь, что я рассказывал тебе о Сатинове и старых большевиках? Конспирация — их кредо. Его слова лишь подтверждают, что ты должна начать поиски со взрослых, потом вернемся к детям, — засмеялся Максим.
— Я начинаю осваивать эту науку, — сказала она.
Подожди, пока не просмотришь архивы. Не забывай, Катенька, чтобы найти бриллиант, нужно просеять горы мусора.
Она, следуя инструкциям Максима, повернула направо, потом налево, увидела дверь с надписью «Полковник Лентин, начальник архивного отдела».
Катенька постучала, ее пригласили войти, она вошла в квадратный кабинет с опущенными белыми шторами с оборками. Воздух в кабинете был настолько спертым, стекла так запотели, что Катенька поняла: полковник ночевал в своем кабинете. Но где же он сам?
— Доброе утро, — раздался голос.
Катенька обернулась.
Плотный прилизанный мужчина в штатском как раз застегивал пуговицы на рубашке и поправлял галстук у зеркала за дверью.
— Прошу прощения! Я приведу себя в порядок. Присаживайтесь!
Катенька присела за стол и положила перед собою записную книжку. Внутренний голос подсказывал ей, что в этом месте следует подчиняться даже предложениям присесть, но в этот момент любопытство побороло страх. Что случилось с другом Сатинова, Палицыным, много лет назад, возможно, именно в этом здании?
Она ощутила, что ее заразил энтузиазм Максима, его охотничий азарт.
— Ну вот! — Полковник Лентин сел за стол, послюнявил палец, открыл папку, лежавшую на столе.
Он говорил на прекрасном, правильном русском языке.
— Вы историк, изучающий восемнадцатый век под руководством академика Белякова, — а почему вы вдруг заинтересовались делами времен культа личности?
Катеньке почему-то подумалось, что Лентину должны нравиться те примитивные мексиканские «мыльные оперы», которыми было теперь наводнено российское телевидение. Его щетина, похоже, давно не видела бритвы, а на его жирных ресницах еще лежали остатки сна. Но его маленькое лицо, цепкая челюсть и плоский нос делали его похожим на животное. Да, Лентин был похож на гэбистскую обезьяну, на павиана.
— Не знал, что Екатерина Великая проводила реформы в 1930-х годах — или я чего-то недопонял?
— Меня никогда не интересовал культ личности. Я просто провожу небольшое семейное исследование, — проговорилась Катенька. — Чтобы заработать немного денег и оплатить свои научные изыскания.
— Понимаю, — ответил «павиан». — Что ж, ваш приятель Максим Шубин и ему подобные тоже кое-что исследуют, но сдается мне, что вам стоит держаться от них подальше. К вам у нас претензий нет, но эти гуманитарии — американские марионетки, которые радуются нынешнему униженному положению России.
