Катенька вернулась в свое кресло и расплакалась, сама не понимая почему, пока снова не заснула.
15
В Тбилиси наступило благоухающее весеннее утро.
Когда Катенька проснулась, шторы были уже открыты.
Лала, в заношенном розовом халате, держала чашечку кофе по-турецки и лаваш.
За окном грузины по пути на работу пели «Сулико».
Грузины так любят музыку! Из сада снова поднимался такой характерный для Грузии запах цветов ткемали — смесь миндаля и яблок. Из кафе шел густой аромат свежего кофе, доносилось звяканье ножей и вилок.
— Доброе утро, дитя, — поздоровалась с ней Лала. — Я сбегала вниз, принесла кофе.
Катенька расправила плечи, протерла глаза. Ей нужно было вернуться в гостиницу и позвонить Розе. Ее работа близка к завершению, хотя остались еще белые пятна. Жив ли Карло? И еще очень хотелось знать, что стало с Сашенькой и Ваней. Будто прочитав ее мысли, Лала сказала: Я в глубине души знаю, что Сашенька жива. И знаю, кто может помочь ее найти.
* * *
К десяти утра следующего дня Катенька уже была в Москве, шла по Тверской. В студенческие годы она была завсегдатаем книжного магазина на Тверской.
Сейчас она позвонила в третий подъезд знакомого здания. Дверь щелкнула и открылась, девушка оказалась в пустом каменном парадном с обычным запахом капусты, поднялась в крошечном шатком лифте на самый верх. Но когда створки со стоном отворились, Катенька задохнулась от удивления: вместо лестничной площадки с тремя-четырьмя квартирами она увидела просторный, с высоким потолком холл, изящно отделанный сосной. Квартира была наполнена той темной благородной старинной мебелью, какую обычно можно встретить только в музеях. Вдоль стен — книжные шкафы, сплошь заставленные книгами и журналами советского времени, а на стенах — картины в золоченых рамах.
Здесь не было того подавляющего величия, какое исходило от апартаментов маршала, зато эта квартира была аристократически изысканной и уютной, как жилище утонченного эстета царской эпохи.
— Добро пожаловать, Катенька, — пригласила женщина, стоящая посреди комнаты. Прекрасно одетая, с крепкой фигурой, большой грудью, в одном из тех твидовых костюмов, которые носила Марлен Дитрих в сороковые. И прическа в том же стиле, которая ей настолько шла, — хоть сейчас на обложку модного журнала. Катеньку поразили ее прекрасные карие глаза, высокие скулы, густые брови и волосы, выкрашенные в черный цвет, — она была похожа на актрису или оперную певицу.
— Я Софья Цейтлина, — представилась женщина, протягивая руку. — Отец называл меня Мушь. Проходите, я покажу вам квартиру. Это кабинет моего отца…
Она провела Катеньку в маленькую комнату, все еще заваленную бумагами и книгами, кивнула на горы томов.
— Это его труды. Вы можете помнить из юности — или, вероятно, вы слишком молоды…
— Нет, мне знакомо его имя, — ответила Катенька.
— В библиотеке моего отца есть все книги Гидеона Цейтлина, они стоят в одном ряду с Горьким, Эренбургом, Шолоховым…
— Титан советской эпохи, — заметила Мушь, которая говорила по-русски как дворянка. — Вот!
Она указала на черно-белые фотографии на стене: на них был запечатлен черноглазый мужчина с седеющей бородкой и такими же глазами и улыбкой, как у дочери.
— Это мой отец с Пикассо и Эренбургом в Париже, а это он с маршалом Жуковым в канцелярии Гитлера в 1945 году. А это он с одной из своих подружек. Я называла его папа-момзер. Что касается нас, моя сестра с мамой погибли во время блокады Ленинграда, но мы с отцом выжили, прошли через войны, революции, репрессии, не утратив чувства юмора. Честно говоря, мне неловко говорить об этом, но мы процветали. Выпьем чаю? — Они прошли по внушительному коридору, и Катенька оказалась за большим кухонным столом. — Вы пишете об отце?
— Не совсем, я пришла не поэтому… — Катенька зарделась, но Мушь отмахнулась.
— Разумеется, нет, с чего бы это? Новое поколение. Но вы упоминали, что вы историк. — Она закурила сигарету «Голуаз» в серебряном мундштуке, предложила пачку Катеньке.
— Нет, благодарю. — Катенька рассказала Муши о встрече с Розой и Павлом, всю историю, вплоть до вчерашнего свидания с Лалой. — Она направила меня к вам. У нее был адрес. Думаю, она сохранила его после смерти Самуила. Теперь нам известно, что моя клиентка Роза Гетман — Снегурочка, Сашенькина дочь.
— Господи! Снегурочка! — Мушь, утратив все свое высокомерие, разрыдалась. — Поверить не могу! Как мы хотели найти эту девочку! А Карло?
— Надеюсь, мы найдем и его.
— Но Снегурочка жива и здорова? Поверить не могу! — Мушь подпрыгнула и кинулась обнимать Катеньку, как будто она сама давно потеряла родных. — Вы ангел, принесший добрую весть! Я могу ей позвонить? Когда с ней можно увидеться?
— Надеюсь, очень скоро, — ответила Катенька. — Но осталось еще много вопросов. Я пришла не только сообщить вам добрую весть, но и спросить: вы когда-нибудь разыскивали Сашеньку и Ваню?
— До самой смерти мой отец пытался выяснить, что произошло с ними и детьми. Не один раз во время сталинского режима он сам был на волосок от гибели, хотя являлся одним из любимых писателей диктатора. В конце войны мой отец поехал в Тбилиси встретиться со старшим братом Самуилом — и Лалой Льюис, разумеется. Они были счастливы вместе. Братья были так рады воссоединиться, они не виделись много лет. Самуил заставил отца пообещать, что тот выяснит судьбу Сашеньки и ее семьи, как только сможет.
— Отец что-нибудь узнал? — спросила Катенька, вытаскивая записную книжку.
— Да. Еще при жизни Сталина папа подал запрос в ЧК. Ему сообщили, что Сашенька с Ваней в 1939 году получили по десять лет лагерей. В 1949-м, когда Сашенька должна была освободиться, мы снова послали запрос, но нам сообщили, что ей дали еще десять лет без права переписки. Во время «оттепели» после смерти Сталина нам сказали, что они оба умерли в лагерях во время войны — от сердечного приступа.
— Значит, нет никакой надежды?
— Мы решили, что нет, — ответила Мушь. — Но в 1956 году одна бывшая зэчка позвонила нам и рассказала, что была с Сашенькой на Колыме, что она совсем недавно видела Сашеньку — она была еще жива, когда в марте 1953-го умер Сталин.
Сердце Катеньки учащенно забилось.
* * *
Позже, в этот же день, черный бронированный «мерседес» забрал ее из гостиницы «Москва» и повез в штаб-квартиру Павла Гетмана — бывший княжеский особняк на Остоженке. Катеньке не терпелось увидеть своими глазами «княжеские хоромы», как называла его резиденцию пресса.
Говорили, что это гнездо политических и финансовых интриг, так что она была даже немного разочарована, когда машина миновала пост охраны и остановилась перед изысканным, но небольшим двухэтажным особняком, декорированным белым мрамором, с изогнутыми пилястрами в восточном стиле. Холл, как показалось Катеньке, напоминал гарем турецкого султана: повсюду диваны да фонтаны. Ее встретила очаровательная брюнетка — секретарша олигарха, русская девушка примерно Катенькиного возраста. Одета она была в деловой черный костюм с узкой юбкой и золотистым поясом, на ногах — туфли с невероятно высокими каблуками. По ее уверенной хозяйской манере Катенька сразу же догадалась, что эта «девушка от Версаче» занимается не только тем, что набирает тексты. Секретарша, стуча каблучками по мраморным плитам пола, провела Катеньку, чувствовавшую себя убожеством в своем джинсовом наряде, мимо комнаты, набитой электронными приборами и телеэкранами; у входа в нее стояли охранники в синей форме. Затем — мимо столовой, где молодой человек проверял, как накрыт стол, расставлены цветы, правильно ли разложены приборы. Наконец они пришли в светлый и просторный современный офис, где повсюду блестело стекло и сверкал хром. Паша приветливо махнул ей рукой.
