Ему вспомнился брат — Самуил Цейтлин, Сашенькин отец, который, как он считал, уже давно умер. Внезапно у него защемило в груди, ему захотелось плакать.
— Уф, пора идти! Умерь свое любопытство, Беня! А шепчу я потому, что ты большой шмендрик, потому что ты обидел мою племянницу. Как же так?
— Я дал маху с товарищем редактором. Она совсем не похожа на Душечку, — сознался Беня, вспоминая чеховскую героиню, — и далеко не дура. Я и понятия не имел, что она такая необыкновенная. Счастлива в браке?
— Ну ты иди-и-иот! Во-первых, она жена Ивана Палицына, мой дорогой Беня, и во-вторых, она никогда не смотрит на других мужчин! Первая любовь, с тех пор они вместе. Что ты сотворил? Ущипнул ее за зад? Или сказал, что маршал Ворошилов тупица?
Беня минуту помолчал.
— И то и другое! — признался он.
— Ты польский негодник, шалопай!
— Гидеон, какая разница между негодником и шалопаем?
— Негодник всегда проливает выпивку на шалопая.
— Тогда кто же я?
— И то и другое! — ответил Гидеон и засмеялся.
— Но дело в том, что у меня нет работы, — признался Беня. — Я уже давно не писал. Это, конечно, все знают. Мне вправду необходим заказ от ее журнала.
— На статью о чем? Об организации джазового бала-маскарада для рабочих в честь принятия соцобязательств? У тебя стыд есть? — спросил Гидеон.
— Зачем я ее дразнил? — заохал Гольден. — Почему я не могу держать язык за зубами? А сейчас ты заставляешь меня волноваться, Гидеон. Она же на меня не донесет, верно?
— Понятия не имею, Беня. Органы и партия повсюду. В таких домах следует вести себя по-иному. Она только с виду мягкая.
— Именно поэтому я и пришел. Хочу почувствовать и понять, что ими движет — людьми, наделенными властью и силой. А эта Венера с загадочными насмешливыми серыми глазами находится в самом центре.
— Ага. Понимаю. Так ты можешь понять суть нашего времени, написать «Человеческую комедию» или «Войну и мир» о нашей революции, а главной героиней будет наша принцесса Сашенька из особняка на Большой Морской? Мы все, писатели, одинаковые. Жизнь моей племянницы — лакомый кусочек, да?
— Да, та еще история, должен признаться. Я встречал многих: маршалов, членов Политбюро, чекистов. Некоторые убийцы такие нежные — как мимозы. В доме у Горького я познакомился со зловещим Ягодой, а однажды играл на гитаре с ненормальным убийцей Ежовым на берегу моря. — Беня больше не улыбался. Он обеспокоенно взглянул на Гидеона. — Но «мясорубка» закончилась, я прав?
— Товарищ Сталин говорит, что закончилась, — кто я такой, чтобы ему не верить? — Сейчас он вообще перешел на еле слышный шепот. — Неужели ты думаешь, что мне удалось бы прожить так долго, если бы я задавал такие глупые вопросы? Я? С моим происхождением? Я поступаю как должно — официально признанный единоличник, — я утешаюсь, причащаясь к выпивке и женскому телу. Я провел последние три года в ожидании стука в дверь, но пока меня не трогали.
— Кто не трогал? Разумеется, товарищ Сталин не знал о том, что происходит, правда? Разумеется, это все Ежов и чекисты, вышедшие из-под контроля? Теперь Ежова нет, и добрый Берия остановил «мясорубку». Слава богу, товарищ Сталин вновь взял бразды в свои руки.
Гидеон почувствовал холодок страха. Хотя он считал себя простым журналистом, он, как и все известные писатели — сам Беня, Шолохов, Пастернак, Бабель, даже Мандельштам, пока его не взяли, — прославлял Сталина и голосовал за высшую меру наказания для врагов народа. На собраниях Союза писателей он поднимал руку и голосовал за расстрел Зиновьева, Бухарина, маршала Тухачевского: «Расстрелять, как бешеных собак!» — требовал он вместе со всеми присутствующими, и Беня Гольден тоже. Даже сейчас он понимал, что не стоит обсуждать столь скользкий вопрос с таким вспыльчивым Беней. Он придвинулся к Бене ближе, так близко, что его борода щекотала Бенино ухо.
— Дело не только в Ежове! — пробормотал он. — Приказы отдавались сверху…
— Сверху? О ком ты говоришь?
— Не стоит писать книгу об органах и дразнить мою племянницу насчет комсомольских пирожных. Беня, нужно писать о чем-то, что радует. Поехали в Переделкино — Фадеев устраивает прием и раздает посты в Союзе писателей, поэтому будь повежливее и больше не ошивайся тут, если хочешь когда-нибудь работать!
— Ты прав. Стоит попрощаться с Сашенькой?
— Хочешь, чтобы тебе оторвали яйца? Я подгоню машину и заберу свою девочку. Скажу этой шаловливой лисичке, что мы уходим.
Когда они отъезжали, на подъездной аллее показались два черных «бьюика».
— Это приехали грузины? — прошипел Беня с заднего сиденья машины Гидеона. Маша сидела возле водителя и курила.
— Не оглядывайся, — прорычал Гидеон, — иначе мы превратимся в соляной столп!
Он надавил на газ, и машина понеслась прочь, взвизгнув шинами и взметнув облачко пыли.
5
Праздник закончился. Неполный месяц проливал свой мягкий свет на разогретые сумерки. Мендель, который безостановочно курил и трубно кашлял, и Сатинов — они оба работали на Старой площади — обговаривали перестановку кадров на МТС. Сашенька с Ваней стали убирать со стола.
За исключением неловкого момента с Беней Гольденом, вечер прошел на ура. В полумраке показалась бледная как стена фигурка.
— Мамочка, я не могу заснуть, — сказала Снегурочка, так воинственно размахивая подушкой, что Сатинов прыснул.
Сашенька почувствовала прилив нежности. Она не смогла удержаться и обняла дочь, вероятно, вспомнив холодность собственной матери. Но дело было в том, что Сашенька всегда радовалась, когда видела дочь.
— Иди я тебя обниму! Потом быстро в постель. Не слишком балуйте ее, особенно ты, Ираклий!
Снегурочка прыгнула Сашеньке в объятия.
— Этот ангелочек когда-нибудь пойдет спать? — рявкнул Ваня.
— Мама, мне нужно тебе что-то сказать.
— Что, дорогая?
— Меня разбудила подушка, чтобы я передала Ираклию донесение!
— Прошепчи мне его на ушко и быстро в кровать, не то папа рассердится.
— Очень рассердится! — подтвердил Ваня, который подхватил обеих, обнял и поцеловал Сашеньку, пока та тыкалась носом в щечку дочери.
— Мамочка, а что делают в саду те привидения? — спросила Снегурочка, указывая пальчиком через плечо матери.
Сашенька обернулась и стала вглядываться в окно.
Привидениями были четверо коротко стриженных молодых мужчин в белых костюмах. Все четверо вошли на веранду.
— Коммунистический привет, товарищ Палицын, — поздоровался один из них. В кабинете Вани зазвонил телефон, кремлевская «вертушка».
Через несколько минут Ваня вернулся, взъерошенные волосы придавали ему озабоченный вид. Он подозвал Сатинова.
