— Его рассказы невозможно забыть, — сказал Кальман, крутя на пальце свои седые локоны. Сашенька вспомнила, что некоторые видные военные, с которыми Беня общался, были разоблачены как враги народа и расстреляны в 1937–1938 годах. Его заступник Горький умер, многие писатели были осуждены.
— Но что написал Гольден за последнее время? — спросила она.
— Может, это своеобразный протест против партии? Или это указание культсовета со Старой площади?
— Я позвоню Фадееву, — ответила Клавдия. — И в Центральный комитет, в культаппарат Жданова.
— Предложение принято. Клавдия, о чем бы вы хотели, чтобы он написал?
— Например, о бисквитной фабрике «Большевик», которая изготовила самое большое в мире шоколадное печенье в форме танка на день рождения товарища Ворошилова. Гольден мог бы поговорить с рабочими и выяснить, как коммунистическая смекалка помогла им создать из печенья дуло пушки…
Фабрика «Большевик» гремела на страницах журнала, однако Сашенька нахмурилась, когда представила, что скажет Беня о статье про печенье, его форму и размер…
— Или, может, о танцах? — предложила Клавдия. — Под моим непосредственным руководством.
— Товарищ, вы сами предлагали куда более интересные темы, — ответила Сашенька. — Помните заседание нашего женсовета? Вы предложили статью о детдоме для детей врагов народа!
— Это животрепещущая тема классового исправления и перековки личности, — подтвердила Клавдия.
— Это как раз тема для серьезного писателя. Мы отведем под это целый разворот, пять тысяч слов. Я слышала, что детдом — отличное место, что многих детей усыновили советские семьи. Что ж, товарищи, стоит мне просить его написать очерк о детском доме им. Ф. Э. Дзержинского, где воспитываются дети изменников Родины?
Сашенька почувствовала усталость. Было уже семь вечера, а Карло проснулся в шесть утра и залез к ней в постель. За окном Москва окрасилась багрянцем летнего вечера. Несмотря на пятилетний план и здания, где вовсю кипела работа, было что-то в этой сцене старомодное. Улицы были пустынны, машины редки. По Петровке неслась конная повозка с овощами.
— Спасибо, товарищи! Решение принято. — Ее коллеги покинули кабинет. — Галя?
— Окончательный приговор, товарищи? — пошутила Галя, высовывая голову из коридора.
— Пригласите его, а сами можете идти домой.
Минуту спустя Беня Гольден уже стоял у Сашеньки в кабинете.
— Я не могу разговаривать в этом пропахшем чернилами бюрократическом морге! — воскликнул он своим скрипучим голосом. — На улице так хорошо, что хочется петь. Идемте со мной!
Уже намного позже, когда у нее было достаточно времени, чтобы прокрутить в голове эти мгновения, Сашенька поняла, что с этого все и началось: она пошла с ним к лифту, удары сердца гулко отдавались в ушах, потом остановилась.
— Беня, я кое-что забыла у себя на столе. Надо забрать. Извините!
Она оставила его в коридоре и побежала в свой кабинет. Прикоснулась пальцами к губам, посмотрела на свой стол, на фотографии Вани и детей, на телефоны, на гранки, — на все, что было для нее дорого. Она уверяла себя, что этот индюк не принесет ей ничего хорошего. Он груб, неотесан и лицемерен, он даже не член партии и ничего не боится, хотя стоило бы. Ей не следует идти с ним.
Потом, полностью отдавая себе отчет в том, что происходит, однако не в силах остановиться, она повернулась и пошла назад — туда, где ждал ее Беня Гольден.
10
— Это одно из тех редких мгновений, когда никто не знает, где мы, — сказал Беня Гольден, когда они гуляли по Александровскому саду вдоль красных стен Кремля, которые устремлялись вверх и вонзались в розовое небо.
— Знаете, иногда вы кажетесь мне таким наивным для писателя, — живо ответила Сашенька, вспоминая его глупые реплики в разговоре на даче. — Мы оба довольно известные личности и гуляем в самом известном городском парке.
— Это правда, но за нами никто не следит.
— Откуда вы знаете?
— Я никому не говорил, что иду к вам, я никому не говорил, что приглашу вас на прогулку по Москве. Я шел домой к жене, а вы собирались к мужу. Поэтому нет причин за нами следить. Ваши коллеги искренне считают, что мы обсуждаем статью у вас в кабинете. Если бы органы поинтересовались, то решили бы, что мы, как обычно в это время, идем по домам.
— Но мы же туда не идем!
— Именно, Сашенька, если разрешите вас так называть. В любом случае, в кепке меня никто не узнáет. — Беня надвинул свою кепку и низко наклонил голову.
— Теперь вас точно узнáют, — заметила она, глядя на ниспадающие пряди его белокурых волос.
— Оглядитесь вокруг. Сегодня в парке гуляет вся Москва. Неужели вам никогда не хотелось избавиться от своих обязанностей? Хотя бы на час.
Сашенька вздохнула.
— Всего на час.
Успокаивающий легкий ветерок ласкал ее кожу, забирался под белое платье, надувая и колыша прохладный хлопок, — она чувствовала себя парусом на ветру. Гольден шел быстро, говорил еще быстрее, она едва поспевала, чуть ли не бежала за ним на своих высоких каблуках.
Она задумалась о долге. У нее был муж, обычный, работящий, успешный, и двое подвижных веселых херувимов — воплощения здоровья и счастья. Им принадлежали две квартиры, дача, огромные апартаменты в розовом здании на Грановского, известном как пятый Дом Советов. Имелась и прислуга: Каролина — няня и кухарка в одном лице, садовники, шофер. Были Ванины родители, которые жили с ними в одной квартире и требовали постоянного внимания, особенно Ванина мать, которая весь день сидела во дворе и сплетничала слишком громким голосом. Она подумала о престижной и ответственной должности мужа, о своей работе в женском комитете и парткоме.
Все много работали: нависла угроза войны, необходимо было построить новое социалистическое общество; все пережили трагедию и горечь утрат, многих поглотили волны революции.
Сегодня, как почти всегда, Ваня будет работать всю ночь до рассвета — большинство так работает, а спят, когда спит генсек. Ваня рассказывал ей, что они просто сидят за своими письменными столами и ждут, когда по вертушке передадут: «Генсек только что вышел из кабинета и поехал на “ближнюю дачу”».
Сейчас происходило что-то важное. После Мюнхена Сталин менял свою внешнюю политику и своих министров.
Это должно было отразиться на положении в Европе, но это также касалось и лично Вани: он был одним из тех, кто осуществлял эти перемены в Наркоминделе.
Как всегда, когда он хотел рассказать что-то по секрету, он повел жену в сад на даче.
— Литвинова уволили, назначили Молотова. Я несколько дней буду занят.
Сашенька понимала, что вечером не увидит мужа и не должна об этом никому говорить. А пока за детьми присмотрят Ванины родители в квартире на улице Грановского.
