— Петр Саган, жандармский ротмистр, — отрекомендовался старый зэк очень вежливым, аристократическим тоном. — Смотрите, она просто поражена.
Сашенька хватала ртом воздух. Значит, он не умер на улицах Петрограда? Ее сердце учащенно забилось, внутри все съежилось.
— Откуда вы ее знаете? — спросил Могильчук.
— Я когда-то был в нее влюблен.
— Вы состояли с ней в половой связи?
— Да.
— Ложь! — выкрикнула Сашенька, мысленно возвращаясь к их романтической, но целомудренной поездке на санях, а потом к печальной ночи, когда Саган пытался ее изнасиловать.
— Тихо, иначе вас выведут из кабинета, — предупредил Могильчук. — Через минуту вам дадут слово.
— Она была девственницей?
— Да, она стала моей любовницей, я занимался с ней немыслимым развратом. Я также дал ей попробовать кокаин — притворился, что принимаю лекарство.
— Ничего подобного! — закричала Сашенька. — Это не Петр Саган. Я не узнаю этого человека. Он обманщик.
— Не обращайте внимания, заключенный. Продолжайте. Вас связывала работа?
— Она была моим провокатором.
— Когда вы завербовали ее в охранку?
— Осенью 1916 года. Мы арестовали ее как большевичку. Я завербовал ее в «Крестах». Потом мы встречались на конспиративных квартирах, в номерах гостиниц, где она предавала своих товарищей.
— Это неправда. Вы знаете, что это ложь! Кто бы вы ни были, вы лжете! — Сашенька встала. Унизанные кольцами руки Кобулова тяжело опустились ей на плечи, принуждая ее сесть на место. По спине пробежал холодок, Сашенька задрожала.
— Она вербовала для вас других агентов, активистов повыше рангом?
— Да-да.
— Кого именно?
— Во-первых, Менделя Бармакида.
Сашенька отрицательно покачала головой. Ей показалась, что она тонет, над ее головой смыкается толща воды.
— Мендель оказался ценным агентом, заключенный Саган?
— О да. Остальные вожди были в тюрьме, в Сибири или за границей. Он был членом Центрального комитета, лично знал Ленина.
— И долго он был провокатором?
— Он и сейчас наш агент.
— Ложь! Ты негодяй! — снова закричала она; силы оставляли ее. — Ты будешь гореть в аду! Если бы ты только знал, что ты делаешь! Если бы ты только знал…
Сашенька расплакалась.
— Успокойтесь, обвиняемая, — сказал Могильчук, — не то Родос разорвет вас на куски.
Повисло молчание.
— А после революции, Саган, что случилось с вашими агентами?
— Они ушли в подполье, как и я сам.
— А кто их направлял?
— Сначала белогвардейцы, позже мы стали служить… подлому союзу змей и бешеных собак. — При этих словах Саган еще раз усмехнулся, Сашенька чувствовала, что его обуревает смесь стыда и игривости. В глубине его бегающих голубых глаз, казалось, застыли слезы, как будто он молил ее о прощении. Может, его чем-то опоили?
— Кто осуществлял руководство, Саган?
— Разумеется, японская и английская разведки, но непосредственные приказы отдавала объединенная оппозиция во главе с Троцким и Бухариным.
— Значит, все эти годы вы не теряли связи с обвиняемой?
— Я был связующим звеном между ней и врагами советского народа.
— Вы регулярно встречались?
— Да.
— Это просто смешно! — закричала Сашенька. — Я никогда не встречалась с этим человеком. Ротмистр Саган был убит на Невском в 1917 году. Этот человек — артист!
— Кого еще она завербовала?
— Своего мужа, Ивана Палицына. И совсем недавно — писателя Беню Гольдена, воспользовавшись теми же развратными методами, которым я ее обучил.
— Значит, много лет подряд японская и английская разведки вместе с Троцким и Бухариным руководили членом ЦК Менделем Бармакидом, чекистом-изменником Палицыным и писателем-изменником Гольденом?
— Да!
— Сволочь! — Сашенька бросилась через стол, но когда ее руки дотянулись до обвинителя, ей показалась, что в пальцах у нее картон. Не за что было хвататься. Старик был настолько немощным, что упал со стула, ударившись головой о стол, и лежал на полу безжизненной кучей. Сзади Кобулов схватил ее, как тряпичную куклу, и с силой отбросил назад на стул.
— Потише, девушка, мы должны о нем заботиться, правда, ребята? — сказал Могильчук, помогая Сагану подняться. Но тот не мог держаться на ногах и с трудом сел на прежнее место.
Сашенька почувствовала отчаяние проклятого человека. Это пугало — следователь звонил в погребальный колокол. Она подумала о детях.
Случилось невообразимое, подобное даже в страшном сне не приснится.
В этом деле она не просто случайный свидетель, она главная обвиняемая — центр всей паутины, из которой ей никогда не выпутаться. Она больше никогда не увидит детей.
«Дайте мне время, чтобы я смог пристроить их», — просил Сатинов. Она молилась, чтобы он успел. Неужели пришло время претворить в жизнь другой Ванин план?
«Признавайся лишь тогда, когда поймешь, что другого выхода нет», — учил он. А сколько продержался он сам?
— Отличная работа, ребята! — Кобулов поаплодировал и ушел, захлопнув дверь начищенным до блеска сапогом.
Могильчук достал папку.
— Вот ваше признание. Вы подписали каждую страницу, верно?
Саган кивнул, у него тряслись колени, он весь чесался.
Следователь передал бумаги Сашеньке.
— Прошу, обвиняемая Цейтлина-Палицына! Прочтите! Не могли вспомнить? Как же вы могли о таком забыть?
44
— Товарищ Степанян, телеграммы не было?
На следующее утро Каролина опять потащилась в кабинет начальника станции. Душная комната, под потолком которой гудел вентилятор, была на этот раз переполнена. У стола сидел обутый в лапти стариккрестьянин с длинной седой бородой, в рубахе навыпуск. Молодой человек с бородкой «под Калинина» — судя по френчу, партийный работник — ожидал, держа наготове паспорт и билеты. Сотрудник НКВД, устроившись в углу, просматривал спортивные новости в газетах. Товарищ Степанян положил руку на пачку телеграмм, трижды поцокал языком.
— Нет, сегодня телеграммы не было, ничего не передавали… Каролину охватило отчаяние: Сатинов их подвел, все оказалось напрасным.
— Сегодня я уезжаю, — сказала она чуть не плача. — Я больше не могу ждать.
Она с детьми направилась к двери и собиралась уже открыть ее, когда Степанян неожиданно встряхнулся и зацокал языком, как дятел.
— Минутку! Телеграммы для вас нет, но у самовара в столовой вас ожидают. Женщина. Она здесь уже давно.
