Вернувшись в конюшню, они расседлали лошадей и поставили их в стойла, затем отправились к дому, причем Ной придерживал Софию за талию. Войдя внутрь, женщина стала снимать ботинки и тяжелую куртку. В следующее мгновение она оказалась прижатой к дверце шкафа в прихожей, самозабвенно целующейся с Ноем. Она не стала возражать, хотя у нее была такая возможность. В это самое мгновение, краткое, как один-единствен ный удар сердца, София поняла, что пропала. И Ной тоже об этом догадался. Он привлек ее к себе и запечатлел на ее губах еще один поцелуй, разрушивший все ее возможные возражения. Когда они оторвались друг от друга, чтобы восстановить дыхание, София прошептала:
— Я не за этим сюда пришла.
— Но без этого я тебя не отпущу, — заявил Ной, снова касаясь губами ее губ.
* * *
На следующее утро София проснулась одна — ни Ноя, ни теплого щенка. Она мысленно напряглась, ожидая возвращения отголосков мучающих ее ночных кошмаров, но ничего подобного не случилось. С легким вздохом недоверия женщина открыла глаза. Ужасы пережитого не опутывали ее, как паутина, из которой невозможно выбраться. Вероятно, она заблуждается, но, скорее всего, она просто переросла их.
Надеясь, что ее последнее предположение верно, София встала с постели и, машинально взяв лежащую рядом клетчатую фланелевую рубашку, облачилась в нее. Ей тут же стало лучше. Мягкая поношенная ткань сохранила запах Ноя. Запахнув полы рубашки, женщина отправилась в ванную комнату, чтобы привести себя в порядок и собраться с мыслями. Ситуация явно вышла из-под контроля. Она не могла и дальше продолжать прыгать в кровать к Ною Шепарду потому лишь, что они занесены снегом, или потому, что каждой клеточкой своего тела она тянется к нему. Такое поведение иначе, как импульсивным, назвать нельзя. София понимала, что ей следует перестать потакать своим желаниям и взять себя в руки. Тем не менее она приняла некое решение, не так ли? Считайте это ненормальным, но в Ное ей нравилось именно то, что с ним она могла забыться, жить настоящим моментом, полностью растворяясь в ощущениях, которых никогда прежде не знала. Это было сродни помешательству, но Ной вел себя так, будто ничего особенного не происходило. Возможно, для него так и было.
София с ожесточением вытерла лицо полотенцем и расчесала волосы, затем спустилась вниз, настроенная довольно решительно. Снегопад закончился. Дороги наверняка сегодня откроют, и можно будет вернуться к привычной жизни. Для нее это будет означать сосредоточиться на своих детях и на том, как стать им полноценной матерью.
Взгляд женщины упал на небольшой письменный стол у окна, на котором имелась стопка чистой бумаги и несколько ручек. София тут же вспомнила совет доктора Маартена. Предполагалось, что она должна записывать то, что ее тревожит, чтобы избавиться от этого. Идея была очень проста — если имеется гнойный нарыв, его следует вскрыть, выпустив содержимое наружу.
София тогда протестовала, говоря, что никаких гнойных нарывов у нее нет. Она уверяла в этом доктора Маартена с совершенно невозмутимым видом, и он, нужно отдать ему должное, не рассмеялся в ответ. Теперь же женщина действительно нашла облегчение — в сексе с незнакомцем. Безумный акт, призванный сохранить ее рассудок. «Просто записывайте что-то каждый день, много или мало, сколько вам хочется, — напутствовал доктор, — записывайте диалог, который мог бы состояться у вас с теми, кто захватил вас в заложники. Записывайте то, что хотели бы сказать своим близким, но так никогда и не сделали это».
София сочла это задание очень трудным, на его выполнение не хватит и ста лет. Она жалела, что в детстве была недостаточно откровенна со своими родителями и слишком усердно старалась ни в чем не разочаровывать их. Она жалела, что избегала разговоров по душам с Грегом, которые, возможно, могли бы сохранить их брак. Она жалела, что не объяснила детям, почему позволила чувству долга разлучить их. А что до террористов, то она и вовсе не знала, с чего начать свое письмо к ним.
София решила заняться решением некоторых из этих проблем прямо сейчас. Взяла листок бумаги и написала: «Дорогой папочка». Дальше — ни строчки. И вовсе не потому, что ей нечего было сказать, а потому, что, наоборот, мыслей было слишком много. С той же дилеммой она столкнулась, написав «Дорогой Грег» и «Дорогие Макс и Дэзи». Ей стало интересно, что подумали бы о ней ее дети, узнай они, как она пережидала снегопад. Она надеялась лишь, что они никогда этого не узнают. Вместо того чтобы выполнять рекомендации доктора Маартена, София стала составлять список дел настоящей мамы. Посещать хоккейные игры Макса. Помочь Дэзи оформить альбом с фотографиями Чарли. Написать отчет о выполнении дел. Научиться печь печенье.
По крайней мере, это было начало. Сложив листок, женщина спрятала его в нагрудный карман. Учуяв аромат свежесваренного кофе, она отправилась в кухню и обнаружила в раковине доказательство раннего завтрака Ноя — тарелку с остатками каши. А еще он, похоже, ел шоколадные кукурузные хлопья. Судя по оставленным на снегу следам, Ной забрал с собой собак. София налила себе чашечку кофе и села за стол, надеясь, что он скоро вернется и она получит возможность объяснить ему, что то, что между ними происходило и как бы оно ни называлось, не самая лучшая идея. Или нет?
Какая жалость, подумала женщина. Из всех плохих идей эта была самой восхитительной. Вздохнув, София забрала свою чашку и отправилась вместе с ней в гостиную. Вытащив свой список, добавила к нему несколько пунктов. Через окно ей была видна автобусная остановка, на которой собрались родители со своими детьми. Дорогу уже расчистили и посыпали песком. «Да, — подумала София, — я наконец-то увижу Макса и Дэзи».
Итак, жизнь продолжается. Одна мама заплетала косичку своей дочери, другие родители стояли группкой чуть поодаль и беседовали, а их дети радостно бегали вокруг, играя в догонялки. Мгновение спустя из-за угла показался желто-черный школьный автобус и, заскрежетав тормозами, остановился. Ватага детишек в комбинезонах и с рюкзаками за спиной поспешно стала забираться внутрь. Наблюдая за тем, как родители на прощание обнимают своих чад, София расчувствовалась. Для нее подобный опыт был редким и поэтому особенно ценным.
Ной вошел в комнату и, обняв ее сзади, принялся ласкать ее шею. София растаяла. От него исходил свежий древесный запах.
— Это тот же самый автобус, на котором ездил в школу и я, — сообщил он.
София попыталась представить, каково это — всю жизнь прожить в одном месте.
— А твоя мама провожала тебя на остановку каждый день?
— Нет. Она была очень занята на работе. Меня провожала и встречала бабушка.
— Понимаю… хорошо.
София продолжала наблюдать за автобусом, который занесло на повороте, и его желтый бок оказался в угрожающей близости от оградительных поручней. Женщина напряглась всем телом, но в следующее мгновение расслабилась, увидев, что автобус выпрямился и покатил вперед, оставив после себя облако выхлопных газов.
Ей стало интересно, любит ли Ной детей, но спросить у него прямо постеснялась, несмотря на проведенную вместе ночь. Вопрос «Ты любишь детей?» подразумевал следующее: «Ты достойный кандидат, чтобы создать семью?»
