Мухина и Давыдов очень старались. Они учили все заранее. С ними еще и мама Мухиной занималась. Проверяла их. Помогала.
Но учительница все равно находила что-то неправильное, неточное и никогда не хвалила. Она вообще никого не хвалила.
Может быть, просто не знала, как это делается?
Может, ее вообще никто никогда не хвалил в детстве? Бывает же такое?
Но получалось удивительное дело. Учительницу их, Светлану Алексеевну, никто не хвалил в каком-то ее далеком детстве, а виноватыми оказались те, кто в ее детстве даже не существовал вообще.
И ничего с этим поделать было нельзя. Жаловаться же не пойдешь? Да и на что? Что учительница никогда не улыбается и никогда не хвалит? Что, как ты там ни старайся произносить правильно определенный артикль the, хоть обплюйся весь слюнями, высовывая язык между зубов, а все равно никто тебе не скажет «Excellent»
[7]
. В лучшем случае — «Could be better»
[8]
.
Собственно, это выражение и было, пожалуй, единственным, что за весь урок говорила Светлана Алексеевна по-английски. Остальное она произносила на русском. От учеников же требовался только английский.
Учительница ради постановки произношения запускала им магнитофонные записи.
Механический дикторский голос говорил фразу, а весь класс повторял. Хором.
Светлана Алексеевна только мрачно поправляла тех, кто, по ее мнению, произносил английские слова неправильно.
Еще они пересказывали тексты из учебника. И составляли диалоги.
Все, что они делали, жутко не нравилось Светлане Алексеевне. Она старалась всем своим видом показать, как ей неприятны ученики и их жалкие потуги говорить на английском.
Вот почему Давыдов и Мухина не летели, как на крыльях, за новыми знаниями, когда по расписанию стоял английский язык.
Чем ближе подходили они к кабинету, тем мрачнее делались их лица.
— Слушай, — сказал Давыдов, — слушай, Мухина, давай попросим, а? Пусть наш дорогой Кирпич нам поможет. Может, сделаем так, чтобы Светлане Алексеевне пришлось целый урок на английском разговаривать? Самой!
— Ну, давай, — согласилась Мухина. — А как?
— Сама увидишь! — пообещал Давыдов. И залился счастливым детским смехом.
Потом он обратился к их дорогому волшебному другу.
— Пожалуйста, дорогой, уважаемый Кирпич, — произнес он проникновенно, — нельзя ли устроить так, чтобы на этом уроке мы все, весь класс, были англичанами. И пусть Светлана Алексеевна должна будет говорить с нами весь урок только по-английски. Получится так сделать, дорогой Кирпич?
— А есть другие варианты? Конечно, получится, — раздался довольный голос из мешка со сменкой. — Сделаем. Бегите скорее в класс. Все начнется со звонком.
Кирпич хихикнул.
Окрыленные Мухина и Давыдов поспешно направились в кабинет английского языка.
Учительница уже сидела там за своим столом и, не поднимая головы на входящих, что-то быстро писала в толстой тетради.
— Good Morning! — вежливо поздоровались Мухина и Давыдов. — Доброе утро, Светлана Алексеевна!
Учительница ничего не ответила: была занята своим делом, урок-то еще не начался. Ей явно не хотелось тратить зря свои силы, пока еще не прозвенел звонок.
Мухина и Давыдов сели за свой стол и принялись ждать, преисполненные самых радужных надежд.
Наконец раздался сигнал о начале урока.
Светлана Алексеевна встала, строго оглядывая собравшихся учеников.
И вдруг лицо ее исказилось ужасом.
Мухина глянула на Давыдова, чтобы удостовериться, заметил ли он странное выражение лица их учительницы.
Мухина глянула и ахнула! Рядом с ней сидел вовсе не Давыдов, а очень аккуратный, подтянутый и приветливый иностранец. На вид ему можно было дать лет двадцать пять.
Надо сказать, что прекрасный иностранец тоже смотрел на Мухину с изумлением. Она, конечно, сообразила, что наверняка какое-то превращение произошло и с ней самой, и с их одноклассниками.
Пришлось оглянуться по сторонам. Кругом сидели приветливые, ухоженные, доброжелательно настроенные иностранцы, с одинаковым выражением одобрительного ожидания взирающие на совершенно растерявшуюся учительницу.
— Не может быть! — проговорила Светлана Алексеевна дрожащим голосом. — Невероятно.
Она даже поморгала глазами, как бы желая вернуть прежнее изображение и увидеть привычную картинку: покорных и подавленных учеников.
— It’s nice to meet you!
[9]
— вежливо улыбаясь произнес Давыдов красивым мужским английским голосом. — Do you speak English?
[10]
— Yes, I do, — неуверенно подтвердила Светлана Алексеевна. — I-i-i-it’s incredible
[11]
.
— Don’t be nervous
[12]
, — любезно посоветовала Мухина, любуясь своим маникюром и прелестными туфельками на высоких каблучках, оказавшимися теперь на ее ногах.
Другие присутствующие в кабинете англичане одобрительно закивали растерявшейся Светлане Алексеевне.
— What a charming girl you are!
[13]
— поощрительно подбодрил учительницу бородатый иностранец, сидящий за Мухиной.
В бородаче почти невозможно было узнать Степкина, вечно дергавшего Мухину за косы.
Светлана Алексеевна во все глаза смотрела на собравшуюся группу, и не думая успокаиваться от милого комплимента.
— You have wonderful taste in clothes
[14]
, — поддержали Степкина все остальные.
Видно было, что Светлана Алексеевна всеми силами старается обрести дар речи.
— Y-y-y-you’re very generous
[15]
, — еле выговорила она наконец, краснея и сильно заикаясь.
— Ну и акцент у нее, — еле слышно шепнул англичанин Давыдов англичанке Мухиной.
— Cама, наверное, двоечница была, — подтвердила Мухина.
В этот момент дверь класса открылась. На пороге стоял еще один иностранец. Он галантно улыбался. Тем не менее в добропорядочном чужеземце Мухина и Давыдов все же признали черты вечно опаздывающего Рыбкина.
