У Натки было все, чтобы чувствовать себя счастливой. Однако чувство счастья было ей неведомо.
Странно, если порассуждать… Вот нет сказок про вечно плачущую крестьянскую девушку, зато про Царевну-Несмеяну есть. Причем, у каждого народа. Всякие невзгоды случаются с царевнами, принцессами, а не с батрачками. Видно, последним совсем нечего терять. Вот они и веселятся, в то время как запуганные с детства высокопоставленные барышни страдают от всего, даже от маленькой горошины под девятью перинами.
Натка даже о любви боялась мечтать.
Мама не раз ей толковала о том, как подонки женятся по расчету на девочках из богатых семей. Какие они до свадьбы все бескорыстные и внимательные, любящие какие! А потом, как по мановению волшебной палочки, взмах — и вместо любящего человека рядом монстр и настоящая падаль.
Вообще дома почему-то обстановка по мере увеличения богатства не делалась благостнее, напротив, атмосфера накалялась. Натка мечтала скорее зажить своей жизнью, тем более такая возможность ей была обещана еще в детстве. Мол, вырастешь, поступишь в университет, тогда уж конечно. Тогда ты будешь достаточно умной и серьезной, чтобы жить одной и принимать решения самостоятельно.
Так почти и получилось.
Она поступила в университет. Потом получила права и сразу машину в подарок, именно такую, какую хотела. Очень просто. Папа принес каталог:
— Покажи, какая машинка на тебя смотрит.
Натка полистала и показала:
— Вот эта.
Папа обрадовался:
— Ого! У тебя губа не дура! Выбрала самую-самую. По всем показателям.
Выбранная дочкой «машинка» оказалась еще и самой дорогой.
На следующий день папочка уже вручал дочке ключи и документы от той красоты, что она выбрала.
— Выгляни в окошко, вон твоя подружка новая стоит, — велел папа.
Натка выглянула и ахнула: «подружка» ее оказалась в жизни куда шикарней, чем в каталоге. Все в ней было прекрасно: и запах кожи в салоне, и все ее навороты и возможности, и мягкий ход, и чуткость…
Натка тут же объявила, что переселяется в свою московскую квартиру, что казалось абсолютно логичным: в университет по пробкам из загорода ездить она не собиралась.
Делать нечего. Родители согласились.
В университете Натка скучала. Она еще на вступительных поняла, что нет среди абитуриентов парня ее мечты. Такого… Мужественного, уверенного в себе, не комплексующего из-за чужого благосостояния… Ни один не подходил. Хотя подкатывались многие. Она не отказывалась общаться. Говорила, улыбалась, приветливо здоровалась… Но… все это было явное не то. И времени становилось жалко.
Потом еще случился один эпизод… Диво дивное, как Ната сама для себя его обозначила.
Она хоть и обозначила, что живет теперь в своей квартире на полном самообеспечении, но часто забегала в соседний подъезд, в родительские апартаменты, если у нее кончался стиральный порошок, или шампунь, или жрачка. У родителей в закромах всегда имелось все необходимое. То ли они специально заботились о дочери и закупались, учитывая ее нужды, то ли для своего удобства обеспечивались выше крыши — какая, в принципе, разница. Главное, это было быстрее и удобнее, чем ехать в какой-нибудь супермаркет, если хватишься случайно того, чего на данный момент нет.
Ну и вот… Дело было как раз в конце ноября, темно, слякотно, промозгло. И ужасно скучно. Беспросветная какая-то жизнь в конце ноября случается. Натке не хотелось сидеть одной дома. И тусоваться тоже не привлекало. Она от скуки позвала к себе пару-тройку приятелей с курса. Приехали, огляделись.
— А пожрать у тебя будет что? — спросили чуть ли не хором.
Пожрать особо не было.
— Ждите тут, через десять минут натащу такого — обожремся все, — пообещала Натка и быстренько побежала в «закрома родины».
Она вытащила из холодильника палку сырокопченой колбасы, огромный кус буженины, консервированный перец, огурчики, помидорки, круг душистого итальянского сыра. Нашелся свежий хлеб (кто все это покупает? — впрочем, это совсем не важно). Прихватила сливочное масло, бутылку рейнского вина (у отца целый погреб забит лучшими сортами вин со всего мира). В считаные минуты набрала две объемные пластиковые сумки провизии и побежала с ними в прихожую.
Вот бы и умчаться дальше, к своим гостям. Но Натке почему-то захотелось пройтись по родному дому. Она же здесь выросла. Вдруг почувствовала, что ей тут хорошо, тепло. Стены словно сами согревали, звали: «Останься». Вот она и на пару минут задержалась. Тихонько шла из комнаты в комнату, как во сне.
Из родительской спальни доносились какие-то звуки. Как слабые стоны, что ли. Натка поначалу решила: почудилось. Дверь все равно была полуоткрыта. Натка глянула в нее, не таясь.
На папиной и маминой кровати спинами к ней занимались любовью два мужика.
Она это сразу почему-то поняла, и что любовью, и что мужики, хотя никогда ничего подобного не видела.
— Ну, давай уже, что ты тянешь, — капризно и требовательно проговорил один из них.
Натка бесшумно отпрянула, проскользнула на цыпочках в прихожую, подхватила сумки и туфли, в которых пришла домой за продуктами, неслышно закрыла дверь и побежала вниз по лестнице.
Обулась она только в пролете между первым и вторым этажом. И именно там, почувствовав себя в безопасности, позволила себе понять, что один из участников любовного дуэта — ее собственный отец, богатый, могущественный, справедливый, любящий ее и постоянно доказывающий ей свою любовь.
«Нравится — пусть», — сказала вслух Натка и пошла кормить своих гостей.
И вроде ничего не изменилось. Но изменилось все.
У нее как будто кусок души, в котором хранилась любовь к папе и полное к нему доверие, сожгли. И там, в спаленном месте, не было теперь ничего. Зияла пустота.
Но жить с этим было пока можно.
В чем-то она почувствовала себя даже свободнее.
На что-то открылись глаза.
Она теперь поняла, откуда взялась эта мамина нервозность, почему та с неохотой следит за собой, как получилось, что стала мама толстеть… Наверное, матери не хватало любви, внимания, ласки… Наверное…
Впрочем, пусть разбираются сами. Это их дела, их жизнь. Их выбор.
Натка вскоре тоже попробовала предаться плотским утехам. Она выбрала, осознанно и целенаправленно, вполне даже еще молодого, тридцати семи лет от роду, профессора, весьма популярного среди факультетских девиц. Девятнадцать лет разницы никакого значения не имели. Профессор отличался элегантностью, вальяжностью, моложавостью. С таким, как он, не стыдно было отправиться «и в пир, и в мир, и в добрые люди». Его, в принципе, можно было бы и замуж взять. Главное — как завлечь на начальном этапе.
Советоваться Натку не приучили. Она несколько дней прокручивала в голове разные варианты первых шагов. Остановилась на самом примитивном и грубом способе. Подошла после лекции, такая скромная, застенчивая, юная, беспомощная, и, заикаясь, попросила о двух-трех частных консультациях у нее на дому, так как некоторые вопросы ей не совсем понятны, а предмет кажется невероятно интересным. Тут же была обозначена цена — 500 долларов за часовое занятие, поскольку профессор, конечно же, не дает частных уроков и не должен размениваться на мелочи.
