Бернардо повел нас вокруг дома. Мы хотели добраться до
машины Эдуарда, но при этом проверить, что никто и ничто не собирается нас по
дороге съесть. Олаф шел за нами, неся Эдуарда. Я истово молилась, чтобы он
поправился, выжил, хотя это было странно - молиться за Эдуарда Богу. Такое
чувство, что молитва как бы обращена не по тому адресу. Питер и Бекки шли
передо мной. Он споткнулся, когда кусты стали гуще. Наверное, он устал, но я не
могла себе позволить нести Бекки. Руки должны были быть свободны.
И тут я почувствовала щекочущее прикосновение магии.
- Ребята, там что-то есть.
Все остановились и стали вглядываться во тьму.
- Что ты увидела? - спросил Олаф.
- Ничего. Но там кто-то или что-то занимается магией.
Олаф как-то гортанно хмыкнул, будто не верил. И тут нас
окатила первая волна страха. Такого страха, что перехватило горло, заколотилось
сердце, ладони покрылись испариной. Бекки стала дико вырываться из рук Питера.
Я сделала два шага к Питеру, чтобы ему помочь ее удержать,
но она вырвалась, упала на землю и бросилась в кусты, как кролик.
- Бекки! - заорал Питер и бросился за ней.
- Питер, Бекки! А, черт!
Я побежала вслед за ними в кусты. А что было делать? Я
слышала, как они ломятся впереди сквозь кустарник и Питер зовет ее по имени.
Справа я ощутила движение, что-то мелькнуло. Оно казалось больше человека и
было разноцветным, что даже при свете луны было видно. Я выстрелила в разинутую
пасть, полную острых зубов, но когтистая лапа тянулась ко мне, будто пули были
нипочем этой твари. Лапа с поджатыми когтями ударила меня по голове, сбила с
ног, и я тяжело рухнула наземь. Темнота закружилась перед глазами, а когда
вернулось зрение, тварь нависала надо мной. Я не снимала палец с крючка, пока
не щелкнула пустая обойма. Монстр будто и не замечал. Он навис надо мной своей
почти птичьей мордой, я успела подумать, что он красив, до того, как он ударил
меня снова, и наступила темнота.
Глава 62
Я очнулась внезапно. По коже бегали мурашки от магии такой
силы, что я стала ловить ртом воздух. Тело напрягалось, дергалось в судорогах,
когда сила пробегала по моему телу и сквозь него обжигающей волной и нарастая.
Руки и ноги у меня дергались в цепях, которыми приковали меня за лодыжки и
запястья. В цепях? Я повернулась, посмотрела на запястья. Голова еще тряслась,
тело дергалось от ревущей сквозь меня силы. И руки, и ноги подергивались, не
потому что я пыталась освободиться от цепей, а непроизвольно - реакция на силу.
Магия стала спадать. Я дышала резко и хрипло. Одно я знала:
если я не совладаю с дыханием, будет гипервентиляция, а терять сознание было бы
сейчас неуместно. Бог знает, что ждет меня при втором пробуждении. Я
сосредоточилась на дыхании, заставляя себя успокоиться, дышать нормально,
глубоко, ровно. Трудно до конца поддаться панике, когда занимаешься
дыхательными упражнениями. Они наполнили ложным спокойствием тело и ум, но дали
мне возможность думать, а это было хорошо.
Я лежала на спине, прикованная к гладкому камню. Рядом со
мной виднелась закругленная стена пещеры, а свод уходил наверх, в темноту. Мне
приятно было бы думать, что Бернардо и Олаф меня спасли, и теперь мы опять у
входа в ту же пещеру, но цепи несколько разрушали столь приятное заблуждение.
Эта пещера была гораздо выше, и можно было сказать, не глядя, что она больше.
Свет костра дрожал оранжевыми тенями на стенах, будто играли в мяч темнота и
золотой свет.
В конце концов я повернула голову направо - посмотреть, что
же еще здесь есть. Сначала я решила, что это Пинотль, слуга-человек
Итцпапалотль. Несколько секунд я себя нещадно ругала, что ей поверила, будто
она ничего не знает о монстре, потом я поняла, что это не он. Только похож на
него. То же квадратное, будто вырезанное из камня лицо, темная, сочного цвета
кожа, черные волосы, отрезанные длинно и как-то поперек, но этот человек был
тощий, узкоплечий и не властный с виду. И еще он был одет не в щегольскую
одежду Пинотля, а в свободные шорты.
На гладком закругленном камне, таком же, как в "Обсидиановой
бабочке", лежало распластанное тело. Укороченные руки и ноги, коротко
стриженные темные волосы - я сначала подумала, что это Ники Бако, но разглядела
внимательней обнаженную грудь и поняла, что это жена Бако, Полина. Под ребрами
у нее зияла дыра, как разинутая пасть. У нее вырвали сердце. Неизвестный стоял,
воздев сердце над головой, как подношение, и глаза его отсвечивали чернотой в
неверном свете. Он опустил руки и пошел ко мне, держа сердце в ладонях. Руки
его были будто в толстых красных перчатках от крови. А вокруг алтаря стояли по
стойке "смирно" четверо мужчин, одетые во что-то вроде просторных
кожаных плащей с поднятыми капюшонами, доходящих почти до пят. Что-то было
неправильное в этих плащах, но мое зрение ничего более конкретного мне не
подсказывало, и вообще мне надо было сейчас думать не о странностях покроя
одежды.
Я все еще была в бронежилете и всей прочей своей одежде.
Если бы у меня хотели вынуть сердце, то раздели бы. Эта мысль очень утешала
меня, когда этот человек, жрец, шел ко мне с сердцем в руках. Держа его надо
мной, он стал петь заклинания на языке, созвучном испанскому, но это был не
испанский.
С сердца капала кровь, разбрызгиваясь по жилету, и я
вздрагивала. Все спокойствие, добытое дыхательными упражнениями, выветрилось. Я
не хотела, чтобы он трогал меня вот этим. И вовсе не из-за отсутствия
какой-либо логики, или боязни заклинания, или магии. Я не хотела, чтобы меня
коснулись сердцем, только что вырванным из чужого тела. Мне достаточно
приходилось протыкать сердца кольями, некоторые даже вырезать для сожжения, но
тут было другое дело. Может, вся штука в том, что я в цепях и беспомощна, или в
том, что тело Полины валялось на алтаре, как сломанная кукла. В тот
единственный раз, когда я ее видела, она была сильна, грозила мне ружьем, но
так вели себя многие. Эдуард это делал постоянно. Отношения, начавшиеся под
дулом пистолета, вполне еще могут перейти в дружеские - если только обе стороны
останутся в живых.
Дружбы уже не будет. Ничего не будет для Полины.
Жрец допел свое заклинание и начал опускать сердце на меня.
Я дернула цепи, хотя знала, что это бесполезно, и заявила:
- Не трогай меня этой штукой.
Уверенно заявила и сильно, но если жрец даже понимал
по-английски, он этого ничем не выдал, потому что его окровавленные руки
опускались все ниже и ниже. Он положил сердце мне на грудь, и я была благодарна
жилету за то, что он отделил меня от кровавого куска, почти так же, как раньше
- за защиту от пуль.
А сердце лежало у меня на груди куском мяса. В нем не было
магии - просто кусок мертвечины. И вдруг это сердце вздохнуло - так это
выглядело со стороны. Оно стало вздыматься и опадать. Лежащее у меня на груди,
ни к чему не подсоединенное, оно пульсировало. И в тот момент, когда я услышала
биение собственного сердца, сердце Полины вздрогнуло и забилось в унисон с
моим. А я услышала биение второго сердца, хотя у него не было ни крови, чтобы
перегонять ее, ни грудной клетки, чтобы резонировать. Оно должно было бы едва
прослушиваться, но нет - раздавалось ровное и мерное биение. Как будто этот
звук проникал сквозь жилет, сквозь мою кожу, ребра, прямо мне в сердце. От
резкой боли у меня перехватило дыхание, спина выгнулась.
