Грейвс презрительно скривил губы:
— Даже и я время от времени делаю ошибки.
Могенс воздержался от ответа. Неважно, что он скажет или сделает, результат будет один: дело дойдет до драки. Возможно, и в буквальном смысле. За все время их знакомства Могенс ни разу не задавался этой мыслью — да и зачем? — а сейчас ему вдруг пришло в голову, что Джонатан Грейвс превосходил его и физической силой: на голову выше, много шире в плечах, по меньшей мере, на фунт тяжеловеснее. Еще в студенческие годы он получил лестное предложение вступить в университетскую футбольную команду, что давало немало преимуществ. Однако Грейвс, который никогда не увлекался спортом, и не подумал принять его, он даже не удосужился ответить. Годы, пролетевшие с тех пор, не пошли на пользу его физической форме, и тем не менее он и теперь был много сильнее Могенса. А даже если бы и не так — от него исходила готовность применить насилие, как дурной запах. Это было чем-то новым, даже в отношении Грейвса, и Могенс содрогнулся. Могенс на полном серьезе задумался, не станет ли Грейвс удерживать его силой, если он будет настаивать на том, чтобы покинуть лагерь, и сам испугался этой мысли до того, что постарался поскорее прогнать ее.
— Я ухожу, — решительно сказал он. — Прощай, Джонатан.
Грейвс так сжал челюсти, что Могенс реально услышал, как заскрежетали его зубы. Однако, не говоря ни слова, молча смотрел на Грейвса взглядом, исполненным чуть ли не ненависти, потом резко развернулся и пошел к двери. Едва он взялся за дверную ручку, как Грейвс заговорил.
— Могенс, пожалуйста!
Нет, у него больше никогда не хватит мужества так открыто дать отпор Грейвсу. Он знал, что если сейчас остановится и всего лишь обернется — он проиграл.
Он остановился и обернулся, пытаясь хотя бы выдержать взгляд Грейвса.
— Поговорим, Могенс, — взмолился Грейвс. — Дай мне пять минут.
— Одну, — ответил тот, сознавая, что и этого лишку.
— Пять минут, — настаивал Грейвс. — А потом я велю Тому отвезти тебя в город, если ты и после этого захочешь уехать.
Единственно разумным ответом было бы возмущенное «нет». Грейвс неспроста просил об этом, значит, он абсолютно уверен, что сумеет уговорить его. И может быть, у него есть весомые аргументы, кто знает? Но Могенс не хотел, чтобы его уговорили. В судьбе мисс Пройслер он ничего не может изменить, тут Грейвс, к сожалению, прав, да и предотвратить несчастье тоже не мог. А вот в другом отношении Грейвс сильно заблуждается. Он предлагает Могенсу аморальную сделку, насквозь аморальную. Здесь все обстоит наоборот: если он сейчас уступит и промедлит — пусть даже один день! — именно тогда смерть Бэтти Пройслер будет совершенно напрасной. В этом случае он предаст ее, как когда-то предал Дженис.
— Ты прав, — вздохнул Грейвс. — Я бесчувственный чурбан. Мне не надо было этого говорить, знаю. Только слишком многое зависит от одного дня. От одной-единственной ночи. Что мне сделать? Упасть перед тобой на колени?
— Это тебе не поможет, — спокойно сказал Могенс. — Полминуты прошло.
Грейвс затушил в переполненной окурками пепельнице свою еще и наполовину не выкуренную сигарету с таким остервенением, что пепел и искры взвились столбом и разлетелись по бумагам, захламлявшим стол. Покачав головой, он тут же прикурил новую. Руки его двигались особым, на свой лад жутким образом. Могенс не смог бы сказать, что его так напугало при виде этого, но человеческие руки просто не могут совершать такие движения! А под кожей перчаток что-то беспрерывно кишело и копошилось. Могенс вдруг сообразил, что беспардонно пялится на руки Грейвса, и поспешно отвел взгляд, но было уже поздно. Грейвс заметил.
— Ты никогда не спрашивал, что, собственно, с моими руками, Могенс, — усмехнулся он.
Это было неправдой. Могенс спрашивал, но не получил должного ответа.
— По крайней мере, надеюсь, не то, что с моими!
Это был ответ, который вырвался у него сам по себе и был совершенно бестолковым, однако сильно напугал его.
— Нет, — Грейвс пустил дым и кивнул на руки Могенса. — Сам снял повязки?
— Да. Соляная кислота, которой они были пропитаны, жгла неимоверно. Две минуты.
Грейвс требовательно протянул к нему руку.
— Это было не слишком умно. Дай посмотрю.
Одно лишь представление, что Грейвс прикоснется к нему, повергло Могенса в панику, но он почти машинально протянул руки. Грейвс ощупывал и, поворачивая, рассматривал их, как строгий учитель, проверяющий, не собралась ли под ногтями нерадивого ученика грязь.
Могенс не ошибся в своем предчувствии. Прикосновение Грейвса оказалось не самым приятным ощущением в жизни. Перчатки были просто перчатками, а вот под ними шевелилось что-то, что не было мускулами и сухожилиями. Там что-то растекалось и снова стягивалось, расширялось и сжималось. И это было так неправильно, что Могенсу потребовалось напряжение всех сил, чтобы с отвращением не вырвать руки.
По крайней мере, Грейвс остался доволен результатом обследования, отпустил его руки и сказал пусть и не совсем убедительным тоном:
— По всей видимости, тебе повезло. Но никогда не знаешь, как все обернется. Посмотрим, что будет с твоей кожей в ближайшие дни.
— С тех пор как я освободился от твоих пут, которыми ты меня врачевал, мне стало много лучше. Для чего они тебе понадобились? Профилактика пытками?
— Мазь несколько неприятная, согласен, — как ни в чем не бывало ответил Грейвс. — Но она действует.
— Против чего?
— Ты хватался за бестию, — напомнил Грейвс.
— И что? Хочешь сказать, что они ядовиты?
— Не в прямом смысле. Но с ними никогда не можешь быть уверенным. Эти твари питаются падалью, не забывай. Кто знает, что за микробы и микроорганизмы резвятся на их шкуре.
— Или гнездятся на их зубах?
— Том позаботился и о других твоих ранах, — невозмутимо продолжал Грейвс. — Но не беспокойся, он обработал их не этим средством.
— Как трогательно, — сухо сказал Могенс. — Только вот зачем ты тратишь свои драгоценные минуты на россказни о возбудителях болезней и лечебных мазях? Половина твоего времени истекла.
— А откуда ты знаешь, когда у тебя нет часов? — Грейвс выдохнул еще одно смрадное облако в его сторону. — Пять минут давно кончились, если хочешь знать.
Могенс не стал возражать. Бесполезно. Спор, который, безусловно, вызовут его возражения, еще больше затянет этот разговор. А если разговор избавит его от необходимости топать путь до города пешком — который он, скорее всего, вовсе не одолеет, — что значат какие-то несколько минут!
— Извини, — сказал Грейвс. Наверное, ему самому пришло в голову, что он взял оскорбительный тон. — Мне… мне нелегко найти нужные слова. Я как-то не привык просить.
— Знаю. И, думаю, знаю, что ты хочешь сказать. Но мое решение непоколебимо. — Могенс кивком подтвердил свои слова, чтобы придать им больший вес. — Я все равно уйду.
