Мистер Алан Лью-Трейвес был человеком воспитанным и отзывчивым и тут же надиктовал пространное письмо, где подробно объяснял охочему до знаний юноше, что, где и как. А когда письмо было напечатано, собственноручно вывел внизу: «Искренне ваш, Алан Лью-Трейвес».
Самым престижным заведением Лондона по изучению и идентификации произведений изобразительного искусства считался, несомненно, Институт Колберта. И в его подвалах находилась лаборатория, оснащенная по последнему слову науки и техники. Заведовал ею профессор Стивен Карпентер. Он тоже получил письмо. Отправлено оно было студенткой последнего курса, готовящей диссертацию.
Девушка писала, что выбрала своей темой весьма занимательный предмет — самые нашумевшие в двадцатом веке случаи подделок живописных полотен, а также благородную роль науки в деле разоблачения мошенников.
Профессор Карпентер был счастлив ответить ей и предложил прочесть работу собственного сочинения на ту же тему. Книга эта продавалась в киоске, в фойе института. И он тоже подписался под письмом лично.
Седьмого числа того же месяца Бенни Эванс стал обладателем двух подписей и двух образцов почерка.
Сьюзи Дей было известно, что шеф ее некогда являлся одним из самых талантливых хакеров в стране и даже успел отсидеть за это срок. А потом исправился и возглавил фирму, занимающуюся созданием систем безопасности в компьютерной технологии, предотвращающих или блокирующих все попытки хакеров влезть в системы его клиентов.
И вот как-то за ленчем она спросила его, не сталкивался ли он в тюрьме с мошенниками другого рода? Теми, кто занимался подделками почерка. Босс пожал плечами и сделал вид, что никого не знает. Но человек этот был наделен особым мстительным чувством юмора и прекрасной памятью.
Три дня спустя Сьюзи Дей пришла в офис и обнаружила листок бумаги, подсунутый под клавишную доску своего персонального компьютера. Всего два слова: «Питер Каллиграф». А ниже — номер телефона. И больше ничего.
10 июля мистер Трампингтон Гор вошел в «Дом Дарси» через заднюю дверь, которая выходила во двор, где разгружались машины. Дверь запиралась на кодовый замок, но, к счастью, Бенни до сих пор помнил цифры. Слишком часто доводилось ему входить и выходить через эту дверь, торопясь на ленч в дешевое кафе неподалеку.
На актере был темно-желтый халат с логотипом «Дома Дарси» на нагрудном кармане. В точности такие же красовались на всех рабочих и посыльных. А в руках он нес картину, написанную маслом. Было как раз время обеденного перерыва.
Посыльный в фирменном халате с картиной в руках, не вызывая никаких подозрений, прошел по коридорам аукционного дома, и на него обратили не больше внимания, чем на каплю дождя во время грозы.
Десять минут, несколько извинений, и вот Трампи нашел пустующий кабинет. Вошел, запер за собой дверь и принялся шарить в ящиках письменного стола. А когда вышел — тем же путем, что и вошел, — в руках у него, помимо картины, было два фирменных бланка для писем «Дома Дарси» и два чистых конверта с логотипом того же заведения.
Четыре дня спустя, предварительно наведавшись в Институт Колберта в качестве туриста, он снова посетил его, только на этот раз облаченный в фирменный халат тамошних разнорабочих и посыльных. И проделал тот же самый трюк. И снова остался незамеченным.
К концу июля Питер Каллиграф за умеренное вознаграждение в сто фунтов сотворил два письма и лабораторный отчет.
Бенни же большую часть месяца провел в слежке за человеком, о котором слышал и знал давно, чье имя в мире искусств всегда произносилось испуганным и благоговейным шепотом. К великому своему облегчению, он обнаружил, что этот легендарный старик все еще жив и влачит почти нищенское существование в Голдерс Грин. Колли Бернсайд вошел в анналы как величайший мастер подделки знаменитых полотен.
Много лет тому назад он был чрезвычайно одаренным молодым художником, принадлежал к кругу лондонской богемы послевоенных времен, был постоянным посетителем клуба «Колони» и студий в Бейсуотер, непременным участником артистических тусовок в районе Квинзуэй.
С кем он только не был знаком в те незабвенные годы молодости! С Фрейдом, Бэконом, Спенсером, даже с малышом Хокни. Они стали знаменитостями, он — нет. А затем вдруг обнаружил в себе совсем особый и выдающийся талант. Пусть он не мог создавать оригинальные работы, которые охотно раскупали бы любители живописи. Зато он способен создавать шедевры, написанные другими.
Он изучил старинную технику живописи, состав красок, которыми пользовались несколько веков назад. Знал, что в темперу надо непременно подбавлять яичный желток, умел искусно состарить любую работу с помощью чая и вина. Но, к сожалению, сам вскоре охладел к чаю и всем напиткам стал предпочитать именно вино.
Он успел создать свыше сотни полотен, писал и маслом по дереву, копировал самых разных мастеров от Веронезе до Ван Дейка. Буквально накануне того дня, когда его схватили, похвалялся тем, что до обеда может состряпать вполне приличного Матисса.
Творить после обеда стало теперь проблематично. И виной тому, как он сам выражался, был его «маленький друг». Этот приятель и возлюбленный Колли был рубинового цвета, жидкий и произрастал на холмах Бордо. Наверное, и попался Бернсайд только потому, что пытался продать что-то нарисованное после обеда.
Весь возмущенный и униженный мир искусств требовал наказать мошенника по всей строгости закона. И Колли увезли в огромное серое здание с решетками на окнах, где тюремщики и прочие нехорошие и злые дяденьки приняли его с распростертыми объятиями.
Понадобилось немало лет, чтоб распознать, сколько именно творений Бернсайда украшают стены галерей и домов любителей изобразительного искусства. А самому Колли обещали изрядно скостить срок, если он скажет им все. Отсидев положенное, он вышел из тюрьмы и оказался в полном забвении. Единственным источником скудного заработка были наброски и скетчи, которые он рисовал на улице и продавал туристам.
На встречу со стариком Бернсайдом Бенни захватил Трампи, считая, что эти двое скорее найдут общий язык. И они его нашли, два отвергнутых таланта. Колли Бернсайд внимательно слушал и смаковал настоящее французское «От Медок», которое принес ему Бенни. Оно разительно отличалось от дешевого чилийского «Мерло», что он привык покупать в магазинах системы «Теско»
[15]
.
— Чудовищно, просто чудовищно, мой дорогой мальчик, — заметил он, когда Бенни закончил свое повествование, а Трампи подтвердил, что у него украли целых два миллиона. — И они еще смеют называть меня мошенником! Мне с этими акулами не по пути! А что касается дней давно минувших, так я от этих дел давно отошел. Да и годы уже не те.
— Ваши услуги будут оплачены, — сказал Трампи.
— Оплачены?
— Пять процентов, — сказал Бенни.
— Пять процентов от чего?
