После освобождения Франции французы тоже забрали своих и вернули их домой. Британцы явились за своими, а заодно захватили и меня. Генерал Александер посетил госпиталь в Риме и был наслышан о том дворе в Сиене. И сказал, что если я желаю продлить контракт, то смогу спокойно долечивать немцев в Британском военном госпитале. Я согласился. Ведь Германия терпела поражение. К осени сорок четвертого все это понимали. Потом капитуляция в мае 1945-го, и с ней в Европу пришел мир. И мне разрешили вернуться в мой родной и изрядно пострадавший от бомбежек Гамбург.
— Тогда что вы делаете здесь тридцать лет спустя? — спросил американский турист.
С Пьяцца дель Кампо донеслись громкие крики. Одна из лошадей упала, сломала ногу, жокей потерял сознание и выбыл из соревнований. Но скачки продолжались. Песок разметало в разные стороны, под копытами лошадей обнажилась булыжная мостовая, лошадям в таких условиях было трудно удержаться на ногах, и представление приобретало все более опасный характер.
Рассказчик слегка пожал плечами. И огляделся.
— То, что происходило здесь, в этом дворе, на протяжении трех дней, лично я склонен считать чудом. Но сам я был тут ни при чем. Я был молодым неопытным хирургом, старался, как мог, но от меня мало что зависело. Все дело в девушке.
— Не последний Палио в нашей жизни, — заметил турист. — Расскажите об этой девушке.
— Что ж, хорошо. В Германию я попал осенью 1945-го. Гамбург находился под британской оккупацией. К 1949-му Германия вновь стала свободной республикой, а я начал работать в частной клинике. Она процветала, вскоре я стал одним из партнеров. Женился на местной девушке, у нас было двое детей. Жизнь становилась все лучше, Германия быстро восстанавливалась и развивалась. Мне удалось открыть собственную небольшую клинику. Платную, разумеется, и лечил я только богатых, а потому сам вскоре разбогател. Но я так и не забыл двор в маленьком городке Сиена, не забыл и девушку в монашеском одеянии.
С женой мы прожили пятнадцать лет, но в 1965-м наш брак распался. Дети были тогда еще подростками, они страшно переживали, но все понимали. Я был богат и свободен. И вот в 1968 году решил вернуться сюда и найти ее. Просто для того, чтобы поблагодарить.
— И вы ее нашли?
— В каком-то смысле да… Прошло двадцать четыре года. По моим подсчетам, ей должно было быть уже под пятьдесят, как и мне. Она могла остаться монахиней или же, если по какой-то причине покинула монастырь, превратиться в пожилую замужнюю женщину с детьми. И вот летом 1968 года я приехал в Сиену, поселился в отеле «Вилла Патризиа» и принялся за поиски.
Первым делом обошел все монастыри. Их оказалось три, каждый принадлежал отдельному религиозному ордену. Я нанял переводчика и обошел все три. Говорил с настоятельницами. Два монастыря были здесь во время войны, третий появился позже. Но все настоятельницы лишь качали головами, когда я описывал им монахиню, которую ищу. Вызывали сестер постарше, но и они ничего не знали и не слышали об этой женщине. Особенно тщательно описывал я одежду, которая тогда была на ней: бледно-серое одеяние с вышитым на груди более темными нитками символом. Никто не знал, что означает этот сломанный крест. Ни в одном из монастырей никогда не носили бледно-серых одеяний. Тогда я решил расширить круг поиска; возможно, она пришла из монастыря, находившегося вне стен города. Допустим, решила навестить родственников, оставшихся в оккупированной немцами Сиене в 1944 году. Я разъезжал по всей Тоскане, заглядывал в каждый монастырь. Безуспешно. Мой переводчик уже начал терять терпение, а я продолжал выяснять, какие монашеские ордена существовали здесь прежде. Выяснилось, что в нескольких из них послушницы носили бледно-серые одеяния, но креста со сломанной перекладиной на них никто не видел.
Недель через шесть я понял, что дело это безнадежное. Никто никогда не слышал о моей девушке, и уж тем более — не видел ее. Она приходила в этот двор три ночи подряд двадцать четыре года тому назад. Она вытирала лица умирающих солдат, утешала и успокаивала их. Она прикасалась к их ранам, и все они выжили, все до одного. Возможно, она была наделена редчайшим даром излечивать человека одним прикосновением. А потом исчезла столь же таинственно, как появилась, и никогда уже не появится больше. Я от души желал ей добра и счастья, кем бы там она ни была, но знал, чувствовал, что мне ее никогда не найти.
— Но вы же сказали, что нашли, — заметил американец.
— Я сказал «в каком-то смысле», — поправил его хирург. — Я уже собирался уезжать, но вдруг решил последний раз попытать счастья. В городе выходили две газеты: «Курьер ди Сиена» и «Ла Газетта ди Сиена». В каждой из них я напечатал объявление на четверть странички. Прилагался даже рисунок. Я изобразил крест, что был на ее одеянии, внизу прилагался текст с описанием девушки. В нем также предлагалось вознаграждение за любую информацию относительно этого странного рисунка. Газеты вышли в то утро, когда я уже собирался уезжать.
Я находился в номере и складывал вещи, как вдруг мне позвонили снизу, из холла, и сообщили, что меня хочет видеть какой-то человек. Я спустился вниз с чемоданами. Такси должно было приехать через час. Но я так и не воспользовался этой машиной и опоздал на свой рейс. Внизу меня ждал маленький сухонький старичок с серебристым пушком волос на голове и в монашеском одеянии. На нем была темно-серая ряса, перехваченная в талии веревкой, на ногах сандалии. В руке он держал газету, открытую на странице с моим объявлением. Мы прошли с ним в кафе при гостинице и сели за столик. Он говорил по-английски.
Он спросил, кто я такой и почему поместил это объявление? Я сказал, что ищу женщину из Сиены, что первая наша встреча состоялась четверть века тому назад, что эта женщина мне очень помогла. И тут он сообщил мне, что имя его Фра Доменико и что пришел он в Сиену из монастыря, где послушники проводят дни в постах, молитвах и учении. Оказалось, что сам он посвятил всю свою жизнь изучению истории Сиены и ее разнообразных религиозных орденов.
И еще мне показалось, что он страшно взволнован. Старик попросил меня подробно рассказать о том, где и как я впервые увидел этот знак на одежде молодой женщины. О, это очень долгая история, ответил я ему. Ничего, время у нас есть, заметил старик. Пожалуйста, расскажите мне все, это очень важно. И я рассказал уже известную вам историю…
Огромная площадь взорвалась дружным криком — первая лошадь пересекла финишную прямую на полголовы раньше бегущей следом. Члены девяти контраде издали стон разочарования, в то время как сторонники десятой, контраде под названием «Истрис», или «Дикобраз», разразились радостными криками. На вечерних собраниях проигравших вино будет литься рекой, под печальные вздохи, качание головами и нравоучительные разговоры о том, как надо было действовать. Собрание «дикобразов» грозило вылиться в буйную праздничную гулянку.
— Продолжайте, — попросил американец. — Что вы ему сказали?
— Я рассказал ему все. Он настаивал на этом. Поведал всю историю с начала до конца. Все, вплоть до мельчайших подробностей. Приехало такси. Я отпустил машину. Но я забыл упомянуть в своем рассказе одну важную деталь. И вспомнил о ней лишь в самом конце. Руки, руки этой девушки. И в самом конце сказал монаху, что видел в лунном свете темные пятна на тыльных сторонах каждой из ее ладоней. Монах побелел как полотно, пальцы его судорожно перебирали четки, глаза были закрыты, губы беззвучно шевелились. Сам я в ту пору был лютеранином, перешел в католичество позже. И вот я спросил его, что он делает.
