– Какой ты неловкий! – заметила она. – Не забудь сжечь эту дурацкую бумажку! Я чуть не сделала это сама, потому что в твоем духе оставить ее в кармане на память, но потом я подумала, что ты сам захочешь увидеть ее, чтобы удостовериться.
Он нагнулся за кольцом.
– Н-но, Софи, как… кто… как это попало к тебе?
– От мистера Голдхангера, конечно же.
Он судорожно вздохнул.
– От мистера… Ты ведь не ездила к этому старому дьяволу! Ты не могла так поступить!
– Нет, ездила. Что должно было остановить меня?
– О Боже! – воскликнул он.
Он схватил ее за руку и резко сказал:
– Почему он отдал тебе это? Ты заплатила ему то, что я задолжал?
– О, не думай об этом! У меня случайно оказались с собой пятьсот фунтов; полагаю, когда-нибудь ты вернешь их мне. Глупости, не надо возмущаться!
– Софи, я не могу примириться с этим! – сказал он сдавленным голосом. – Кроме того, он ссудил мне за пятнадцать процентов ежемесячно. А я отлично знаю, что он не отдал бы мою расписку, пока не получил бы сполна все, что ему причитается! Софи, расскажи мне правду!
– Я уже рассказала тебе. Конечно, он был не в восторге, но был вынужден поступить так, как хотела я, потому что я пообещала, что в противном случае пойду на Боу-Стрит. Мне кажется, ты был прав в отношении его, Хьюберт! Он, вероятно, связан со всеми ворами в Лондоне, потому что как только я произнесла свою угрозу, я заметила, как он встревожился; было очевидно, что он совсем не хотел, чтобы судейские обратили внимание на него.
– Голдхангер позволил так запугать себя, что отдал это? Голдхангер ? – недоверчиво сказал Хьюберт.
– Ну, а что он мог сделать? Я сказала ему, что нелепо полагать, будто у тебя будут какие-нибудь большие неприятности, если все станет известно; к тому же он знал, что если бы я пошла на Боу-Стрит, он бы уже не смог вернуть ни пенни своих денег.
– Ты и этот скользкий негодяй! Тебе разве не было страшно, Софи? – удивленно спросил он.
– Нет, ничуть. Знаешь, я совсем не эмоциональна! – добавила она извиняющимся голосом. – Сэр Горас говорит, что это поразительно и совсем не по-женски. По правде говоря, мне Голдхангер показался смешным. Эль Моро испугал меня гораздо сильнее! Он был разбойник и страшный негодяй! Однажды ночью, когда сэр Горас был в отъезде, он со своими людьми вломился в наш дом… впрочем, это неважно! Что может быть утомительнее, чем люди, постоянно рассказывающие о своих приключениях!
– Софи, он мог причинить тебе какой-нибудь вред!
– Да, но у меня с собой был пистолет, и он очень скоро осознал это! – пояснила она.
– Софи, Софи, что мне теперь делать? – воскликнул он.
– Ничего. Больше нечего делать. Мне надо идти, а то я опоздаю к обеду. Не забудь сжечь эту бумагу!
Она ушла в свою комнату, не слушая его сбивчивые благодарности и протесты, а так как он не видел ее одну в этот вечер, ему не удалось повторить их. После обеда он отправился на вечеринку, но друзья нашли его очень задумчивым. Его мысли были печальны, и хотя вначале чувство освобождения от гнетущего долга Голдхангеру было всепо-давляющим, вскоре оно сменилось, как только он тщательно обдумал все дело, очень неудобным ощущением вины. То, что Софи – обычная женщина (к тому же младше его) – не только выплатила его долг, но из-за него побывала у такого человека, как Голдхангер, заставляло его корчиться на стуле. «Блю Руин» мало способствовало прояснению его разума, и когда ранним утром он вернулся на Беркли-Сквер, он был так же далек от решения этой новой проблемы, как и минувшим вечером. В его голове засела одна мысль, что каким-нибудь, неизвестным пока, образом он должен немедленно вернуть кузине пятьсот фунтов.
На следующее утро мистер Ривенхол вернулся из Лейчестершира и появился на Беркли-Сквер в самый неподходящий момент. Джейн Сторридж, чью бдительность не учла Софи, не только обнаружила исчезновение бриллиантовых капелек из шкатулки своей госпожи, но подняла такой шум и крик в помещении для слуг, что экономка миссис Ладсток сочла нужным пойти к леди Омберсли и заявить ей, что хотя она ничего не знает о слугах, которые были наняты во время бала, она смертью клянется, что ни одна из горничных под ее началом не трогала серьги мисс Софи. И, кроме того, заметила она, нельзя никого осуждать за замечание, что мисс Сторридж более тщательно будет следить за драгоценностями своей достойнейшей госпожи. Дассет знал о подозрениях Джейн Сторридж и всем своим видом выражал такую обиду, что леди Омберсли встревожилась, поняв, что стоит на краю домашней катастрофы. Она послала за Джейн Сторридж, и мистер Ривенхол успел как раз к концу разговора между тремя слугами; разговора столь холодно-любезного и столь полного завуалированными намеками, что бедная леди Омберсли пришла в ужас. Прежде чем мистер Ривенхол успел потребовать разъяснений, вошла Софи в платье для прогулок: они с Сили уезжают за покупками и не будет ли у тети каких-либо поручений. Леди Омберсли с облегчением приветствовала ее и немедленно поинтересовалась, почему она не рассказала о пропаже своих сережек.
Софи не вздрогнула, но на ее щеках появился слабый румянец. С полным самообладанием она ответила:
– Но, дорогая сударыня, у меня не пропадали серьги. С чего вы это взяли?
– О, любовь моя, твоя горничная говорит, что бриллиантовые капельки исчезли из твоей шкатулки, а я не позволю, чтобы такое происходило в этом доме!
Софи наклонилась поцеловать ее в щеку.
– Тетушка Лиззи, простите меня! Я виновата. По забывчивости я не предупредила Джейн! Они не исчезли. Я отвезла их к ювелиру, чтобы их почистили и вновь вставили в оправу. Одна из застежек сломалась. Как глупо с твоей стороны беспокоить ее светлость, Джейн, не спросив прежде у меня, не знаю ли я, где серьги!
– Почистить? – вскричала мисс Сторридж. – Но зачем, мисс Софи, ведь я возила все ваши драгоценности к Ранделлу и Бриджу для чистки, как только мы приехали в Лондон!
– Да. но на балу эти сережки показались мне очень тусклыми, – ответила Софи. – Джейн, а теперь уходи; ты уже достаточно надоела ее светлости.
Софи чувствовала взгляд кузена на своем лице и, украдкой посмотрев в его сторону, заметила в его глазах нежелательное для себя любопытство. Однако он ничего не сказал, так что избавившись от своей горничной и удостоверившись, что у ее тети нет никаких поручений, она вышла, искренне надеясь, что ни ее кузен, ни его мать не заметят продолжительного отсутствия бриллиантовых сережек.
Но на следующее утро, когда она с леди Омберсли, Сесилией, Селиной и Хьюбертом садилась завтракать, мистер Ривенхол вошел в комнату и протянул ей небольшой сверток.
– Твои серьги, кузина, – коротко сказал он. – Полагаю, ты останешься довольна тем, как их почистили.
Единственный раз в жизни Софи утратила способность говорить. К счастью, он не ждал никакого ответа, отвернулся, чтобы отрезать себе кусок ветчины, и заговорил с матерью, интересуясь, не собирается ли она пожить этим летом в Брайтоне. Леди Омберсли переадресовала этот вопрос Софи. Сама она не очень хорошо чувствовала себя в Брайтоне, но Регент сделал этот курорт таким модным, и если бы Софи захотела, они бы наняли на некоторое время там дом.
