– Сэр, я на мгновение допускаю, что вы не Тримейн.
– Дерзость, – сказал милорд. – Но полагаю, я должен простить ее. Прошу, продолжайте. Ум юриста весьма удивителен.
– Но если... я только говорю, если... вы не Тримейн, вы могли бы услышать об этом от настоящего Тримейна.
Милорд смотрел на него в изумлении. Вместо него заговорил Клеведейл:
– Для чего, во имя дьявола, стал бы Тримейн раскрывать подобный секрет?
– Просто возможность, милорд; я не говорю – вероятность.
– Это совершенно смехотворно, – сказал милорд Бэрхем. – Да я начинаю уже уставать от всего этого. Я даю вам бумаги – вы говорите, что я их украл. Я показываю вам, куда я спрятал свой собственный портрет, – вы говорите, мне о нем рассказали. Я вам показываю кольцо – вы говорите, что я его тоже украл. Жаль, что у меня нет родинок! Впрочем, вы бы сказали, что я украл и их! Хорошо, что я привел с собой мистера Фонтеноя. Да и мистер Клэпперли тоже может немного помнить меня.
– Очень живо, – мистер Клэпперли склонил голову.
– Тогда я уверен, что вы припомните все обстоятельства моего бегства из дома, хотя это было так давно.
– Конечно, сэр.
– Прошу вас поправить меня, если я в чем-нибудь ошибусь в своем рассказе. Он недолог. – Он предложил табакерку Клеведейлу. – Моя собственная смесь, Клеведейл. Вам понравится... Итак, джентльмены, вы знаете, что я никогда не был в мире со своим отцом: он не мог признать мой гений. Я не любил своего брата, но все-таки меньше, чем он не любил меня. Я думаю, он ненавидел меня, но он бы не выбрал вас, кузен, в свои наследники, несмотря ни на что. В конце концов, он был настоящий Тримейн. Я же, несомненно, был необузданным юношей. Я могу вспомнить много всяких случаев, но... не важно. Я тратил выдаваемые мне деньги, едва успев их получить. Я постараюсь не ставить собственного сына в столь жесткие рамки. Затем я весьма опрометчиво влюбился в женщину по имени Мария Бэнстед. Она была дочерью фермера.
– Около Бэрхема, – кивнул мистер Клэпперли.
Милорд с иронией взглянул через стол на него:
– Ваша память изменяет вам, сэр. Совсем не около Бэрхема. Она жила в Калверли, в поместье мужа моей тетки Джоанны. Я был, признаю, молод и, наверное, очень горяч. Но я никогда не раскаивался в своей женитьбе. Изумительное создание! Боюсь, я не дал ей счастья. Я тайно бежал с ней и уехал во Францию, как только услышал, что моя семья отреклась от меня. Вот моя история, джентльмены. Это так?
Было признано, что все правильно. Милорд указал на клерка:
– Скажите вашему клерку, Брент, чтобы он позвал сюда моего слугу. Он в холле.
– Конечно, милорд. Сходите за ним, Фоли. – Он впервые назвал милорда его титулом, и Ренсли побагровел, услышав это.
Клерк вышел, и через мгновение в дверях появился Джон. Взоры присутствующих обратились на него, так как все чувствовали, что он был приглашен не напрасно. Но милорд глядел только на миссис Стейнс.
– Мне кажется, он мало изменился, хотя прошло столько лет, – проговорил он.
Мисс Стейнс смотрела на Джона во все глаза. Она побледнела и прижала руки к пышной груди.
– Джонни, – еле выговорила она. – Господи, Господи, неужели это не во сне?
Бартон тоже не верил своим глазам.
– Да никак это наш Джон? – ахнул он. – Господи спаси, это, правда, ты, парень?
– Ага, – мрачно сказал Джон, благополучно устояв на ногах, когда его сестра бросилась ему на грудь. – Ну-ну, Мэгги, как поживаешь? Успокойся, вспомни, где мы находимся, глупая.
Миссис Стейнс совершенно забыла об окружающих.
– О Джонни, только подумать, что ты вернулся после стольких лет! Ох, я ведь тебя едва узнала, ты уж и поседел! Сэм, ты-то узнаешь брата?
Мистер Сэмюэл Бартон сжал руку мистера Джона Бартона:
– Ну, Джонни! – У него не нашлось других слов.
– Ты научился объезжать ту гнедую? – спросил Джон, широко ухмыляясь.
Видно, это была старая семейная шутка. Сэмюэл затрясся от смеха.
– Боже ты мой, Джон, – подумать, что ты еще помнишь! Да ведь я тогда был еще совсем мальчишкой, а та кобылка – ох и капризная же штучка!
Все как зачарованные смотрели на них. Первым пришел в себя мистер Брент:
– Миссис Стейнс, вы узнаете этого человека?
– О, юридический ум!.. – пробормотал милорд.
– О, ну как же, сэр, признаю! Ведь это наш Джон, который убежал сколько лет тому назад, сразу после мастера Роберта. – Она вновь повернулась к Джону: – Так ты все время был с ним! А мы и знать ничего не знали. Ты тогда все толковал, что убежишь в Америку искать счастья, Джонни; мы так и думали, что ты американцем стал.
Мистер Брент задал вопрос, который всем казался излишним.
– А этот джентльмен – виконт Бэрхем? – спросил он.
– А то нет? – ответил презрительно Джон. Разве такой нос бывает у кого другого, кроме Тримейнов?
– Вы были при нем все эти годы?
– Так точно, сэр. И задал же он мне жару! – Джон мрачно улыбнулся милорду. – Сколько раз я говорил его светлости, что уеду домой. Но мы, Бартоны, всегда служили Тримейнам.
Наступило долгое молчание. Мистер Брент медленно складывал свои бумаги; мистер Клэпперли многозначительно улыбался сыну; Ренсли глядел в пол.
– Кузен, – сказал милорд, – я надеюсь, вы наконец удовлетворены?
– Об этом нечего больше говорить, милорд, – сказал старый мистер Клэпперли.
Милорд взял свою шляпу.
– В таком случае я прощаюсь со всеми. Мне бы хотелось въехать в дом в конце недели, с вашего позволения. Брент, вы займетесь этим, все устройте и предложите мои условия мистеру Ренсли. Я надеюсь, он увидит, что я великодушен. Клеведейл, вашу руку!
Глава 31
ДОСТОПОЧТЕННЫЙ РОБИН ТРИМЕЙН
Толпы людей приезжали поздравить милорда Бэрхема и сказать ему, как они счастливы, что наконец-то его притязания – которые они всегда считали справедливыми – удовлетворены. Он принимал их всех со своей обычной улыбкой и скромно отмахивался от похвал. Он щедро одарил деньгами кузена Ренсли. Каким образом об этом стало известно в свете, никто не знал, ибо сам Ренсли, конечно, хранил на сей счет молчание. Почти сразу же после этого он уехал за границу в целях поправки здоровья. Во всяком случае, он не питал добрых чувств к милорду; более того вел бессвязные разговоры, обличавшие его намерение снова сулиться с милордом. Мистер Клэпперли отговаривал его от этой безумной затеи и даже отважился указать ему, что милорд отнесся к узурпатору с невероятным великодушием.
То же самое думала миледи Лоуестофт. Милорд величественно отмахивался.
– Я Тримейн-оф-Бэрхем, – говорил он. – Скупость приличествовала бы человеку более низкого происхождения.
