– Тут я, – пробубнил он.
– А я тебя ищу. Сейчас поднимусь.
Девочка вскарабкалась на дерево, осторожно подползла к Витьке, уселась рядом, плечом к плечу. Скосила глаза на него, завозилась, шумно вздохнула. Первой заговорить не решалась, поэтому сидела молча, только водила в воздухе ногами. Внизу, прямо под ними, мама с Татой чистили орехи – срезали острым ножом зеленую, плотную, пахнущую горечью кожуру. Ореховый сок моментально окрашивал пальцы и ногти в кофейную черноту. На земле стояли две большие кастрюли. В одну женщины кидали кожуру, а в другую – очищенные плоды.
– Как вовремя мы взялись за варенье, – посмотрела вверх Тата, – видишь, перегородки мягкие, еще не затвердели. С грецкими орехами нужно держать ухо востро: промахнулся на два дня – и они уже непригодны для варенья.
– А как не промахнуться на два дня? – спросила Девочка.
– Нужно каждый день срывать по одному плоду и проверять его зрелость. Я тебя потом научу, как правильно вычислять зрелость ореха.
– А когда варенье будет готово?
– Недели через две, – Тата спохватилась, растопырила почерневшие пальцы, – через четырнадцать дней. То есть десять и еще четыре дня.
– Уууу, как долго. Да, Витька? – Девочка ткнула его локтем в бок, как бы приглашая к разговору. – Скажи?
Витька шмыгнул носом, нахохлился.
– Он сегодня молчаливый как никогда, – Вера кинула в кастрюлю очищенный орех, взялась за другой, – прибежал, взобрался на дерево и сидит. На все расспросы отвечает угрюмым молчанием.
Витька зашебуршил, снова шмыгнул носом. И выдавил неожиданно глухим, ломким голосом:
– Она за мной приехала. Хочет забрать с собой. Насовсем хочет забрать. В Симферополь. Это город такой. Она там живет.
У девочки резко разболелось в животе. Она обхватила себя крест-накрест руками, чтобы утихомирить боль.
Внизу воцарилась тишина. Вера отложила нож, встала:
– Мама за тобой приехала?
Витька молча кивнул.
– Я ее видела, – голос Девочки предательски зазвенел, оборвался, – она нехорошая. Она мне совсем не понравилась!
– Слезайте с дерева. Пожалуйста, – попросила Вера.
Тата продолжала чистить орехи – мерными, однообразными движениями – срежет кожуру по окружности ореха, а потом убирает остатки короткими стежками ножа. Наверху шумно хлопнула дверь. По лестнице, опираясь рукой о металлические перила и аккуратно ступая боком, спускалась нани Тамар. Девочка при виде нани заскулила – тихо, жалобно.
– Нани, ай нани. Витьку увозят.
– Что? – Нани остановилась, приложила ладонь к глазам, выглядывая правнучку в ветвях дерева. – Повтори, я не расслышала.
– Слезай, – Вера подошла к стволу шелковицы, протянула к дочери руки, – и дай Витьке слезть.
Девочка словно не слышала и не видела ее. Она сидела, горестно ссутулившись, и скулила однотонным, жалобным голосом. На Витьку не оборачивалась, словно его здесь уже нет, словно он уехал – далеко и навсегда. Витька молчал, только иногда громко, зло шмыгал носом.
Нани заторопилась, заковыляла вниз по ступенькам, приговаривая:
– Что она говорит? Что она говорит?
– Доченька, – позвала Вера, – посмотри на меня. На меня посмотри, пожалуйста.
Девочка утерла ладошкой слезы, глянула на мать.
– Спускайся. Мы все обсудим. Мы найдем решение. Я тебе обещаю.
– Хорошо.
Девочка нашарила ногой кривой выступ на стволе дерева, поползла вниз. Вера обхватила ее под мышками, помогла спрыгнуть на землю. Протянула руку спускающемуся следом Витьке:
– Держись.
– Я сам.
Нани уже мелко семенила к ним, приговаривая:
– Ну что с ней такое? Тата? Хоть ты ответь!
– Марина приехала за Витькой. – Тата кинула последний орех в кастрюлю, встала, с трудом выпрямила спину. – Вот дети и переживают.
– Явилась! Столько лет ее не было, и вот, на тебе! – Нани осеклась, поджала губы. Видно было, что хотела еще что-то добавить, но не стала при Витьке. Она погладила его по голове, потом полезла в карман фартука, достала горсть сухофруктов – нате, ешьте.
Девочка прижалась к ней, заныла:
– Она ведь не заберет его, да?
– А может, Витька сам хочет уехать? Пожил с бабушкой, а теперь с мамой поживет.
– Не хочу, – замотал головой Витька.
– Давайте дождемся Овакима и Петроса. Они вернутся с работы и подскажут, что делать. Мужчины лучше знают, как в этой ситуации быть, – вздохнула Тата.
– А и верно, – подхватила нани, – давайте дождемся.
Упоминание мужчин успокоило детей. Уж кто-кто, а они точно не дадут Витьку в обиду – он ведь вырос у них на глазах. Витька часто бывал в доме Девочки. То к Тате с задачником по математике прибежит, то Вера с ним русский делает, то они с Девочкой затеют очередные прятки и носятся по чердакам и задним дворам, выискивая укромные уголки. Иногда дети ссорились – чаще всего это случалось, когда в Витьке просыпался задиристый мальчик, а в Девочке – плаксивая девочка. В такие дни они демонстративно не общались, игнорируя друг друга. Правда, в гости ходить друг к другу не переставали. Взрослые наблюдали, посмеиваясь, за ними, но виду не подавали и мирить не стремились – сами поссорились, сами и находите друг к другу подход.
К тому времени, когда вернулся с работы Оваким, Тата с Верой быстро управились с орехами – помыли их, залили водой и отставили в сторону. Теперь орехи будут лежать в воде трое суток. Единственное, что нужно, – несколько раз в день менять старую воду на свежую. Между делом Вера позвонила бабушке Лусинэ.
– Ну как вы там?
– Ночью приехала, – отозвалась бабушка Лусинэ. – За восемь лет ни звонка, ни привета…
За окном раздались возмущенные причитания нани.
– Что же делать? – Вера прижала трубку плечом к уху, подхватила телефон, подошла к окну, чтобы посмотреть, чему так возмущается Тамар.
Посреди двора горел небольшой костер. Нани хлопала себя по коленям, возводила руки к небу и отчитывала детей:
– Отвернулась на секунду – а они уже набедокурили. Быстро за водой – будем костер тушить. А потом принесите чипот
[16]
– надо заговорить плохую погоду.
– Тамар, ты снова за свое? – раздался голос Овакима.
– Бабушка Лусинэ, потом поговорим, свекор вернулся, – заторопилась Вера. – Вы, главное, не волнуйтесь за Витьку, он у нас.
– Хорошо, дочка.
Когда Вера вышла на веранду, Оваким вел один из своих привычных, но совершенно бесполезных диалогов с тещей. Почему бесполезных, потому что толку от этих разговоров был ноль – в итоге каждый оставался при своем.
