– Будь осторожна, – задержал ее за локоть водитель автобуса. Вера обернулась, поймала его сосредоточенный, неулыбчивый взгляд: – Станешь брать такси, поищи серый «москвич», номер легко запо-мнить – 19–45. Год победы. Скажи, что тебя Ибрагим отправил. Это я. Водителя я всю жизнь знаю, он мой друг, очень хороший человек. Он вас довезет без происшествий до Алябайли. А дальше… Как-нибудь сами.
– Спасибо, – Вера запереливалась глазами, – спасибо.
– Идите с Аллахом.
Серого «москвича» у автовокзала не оказалось. Вера поймала первое такси – времени на то, чтобы перебирать водителей, не было – чем дольше стоишь на виду, тем больше привлекаешь к себе ненужное внимание.
– Тридцать рублей, – сверкнув булатными зубами, отключил счетчик таксист.
– Почему так много? – запротестовала Марья.
– Потому что ехать к границе. Не всякий туда на ночь глядя поедет.
– Все нормально. – Вера усадила Марью на заднее сиденье, сама села вперед – подумала, что лучше находиться ближе к водителю, на всякий случай. Чтобы, если тот что-то заподозрит и попытается как-то навредить ей, можно было дать отпор – ударить, вцепиться в лицо или, на худой конец, крутануть руль машины. Просто так сдаваться Вера не собиралась, не затем она проделала весь этот долгий путь, чтобы погибнуть в тридцати – сорока минутах езды от армянской границы.
Ее очень беспокоила Марья – чем ближе оказывалась спасительная граница, тем больше она суетилась и волновалась.
– Мама, в сумке термос, – Вера постаралась говорить ровным, безмятежным голосом, – налей себе воды и накапай валерьянки.
– Сердце болит? – отозвался водитель. Он притормозил на светофоре, обернулся к Марье, потом глянул на Веру. – Русские?
– Русские, да. Мама после второго инфаркта. Вот, везу к себе. Пусть поживет у нас, наберется сил.
– Давно переехали в Алябайли?
– Двадцать лет уже.
– Моя свояченица там живет, я часто у них бываю. Но вас что-то не припомню.
– Ну, село большое, всех не упомнишь.
– А где вы живете? – Водитель свернул направо, выезжая на боковую улицу.
Вера напряглась.
– Зачем вы повернули направо? Нам ведь прямо ехать.
– Раз уж в Алябайли едем, возьму кое-что, завезу свояченице. Тут недалеко, пол-улицы проехать.
– Вера, а где валерьянка, что-то не найду, – позвала Марья.
– Посмотри в левом кармашке сумки.
– Поискала, там ее нет.
Машина затормозила у небольшого одноэтажного дома.
– Я быстро. – Водитель вышел, громко хлопнув дверцей. Долго рылся в карманах, чиркнул спичкой, закурил. Прошел вразвалочку к калитке. Вера подождала, пока он скроется из виду, потом обернулась к Марье:
– Мам, ты, главное, не дергайся. Чем спокойнее мы будем – тем лучше для нас.
– Не доверяю я ему. Он нехороший человек, я это чувствую.
– У нас нет выбора. Через час-полтора совсем стемнеет. Что мы будем делать на улицах азербайджанского города? Куда пойдем? Мы даже в гостиницу не можем заселиться!
– Хорошо, доченька. Я буду тихо. Обещаю.
Вера отобрала у Марьи термос, налила в крышку воды. Порылась в сумке, зацепилась рукой за что-то холодное, вытащила. Это оказалась серебряная чайная ложка, которую отец привез в подарок Марье, с оттиском на расписной ручке «Баку, 1913 годъ».
– Откуда она тут взялась?
– Это я положила. На удачу.
Вера убрала ложку в карман пальто, завозилась в сумке, нашарила пузырек с валерьянкой. Накапала тридцать капель, протянула Марье – пей!
По улице, звеня в велосипедные звонки, с громким гиком проехала ватага мальчишек. Вера наблюдала, как они, весело обгоняя друг друга, свернули за угол, подумала с горечью, что детство – самое совершенное состояние души – всех любишь, ни на кого не держишь зла. Вспомнила о Нине с Таточкой, оцепенела от боли – мысль о дочерях делала ее бесконечно слабой и уязвимой. Петрос уже вернулся с дежурства, они, наверное, недоумевают, куда она так надолго пропала. Звонили в паравакарскую школу, узнали, что никакие мероприятия сегодня там не проводились… Как только перейдут границу, нужно постучаться в первый попавшийся дом, позвонить и предупредить, что всё в порядке. Петрос, наверное, будет в бешенстве, отругает ее за необдуманный шаг, ну и ладно, это уже не страшно. Главное, она вывезла маму из Кировабада.
Скрипнула калитка, таксист вытащил на улицу большую сумку. Кинул ее в багажник – сумка отозвалась глухим лязгом, долго возился с замком, наконец – захлопнул крышку багажника. Вера наблюдала за ним в зеркало заднего вида – небольшого роста, коренастый, на вид ее ровесник, может, чуть старше. На щеке, от скулы и до подбородка, тянулся длинный некрасивый шрам. Когда он сел за руль, в салоне машины мигом запахло сигаретами – Вера непроизвольно поморщилась, зарылась носом в ворот пальто.
– Поехали! – крякнул, заводя мотор, таксист.
Машина выехала на главную улицу, запрыгала по неровному асфальту.
– Так где, вы говорите, в Алябайли живете? – продолжил с прерванного места разговор таксист.
– Рядом со школой, – выкрутилась Вера. – Буквально через два дома.
– Свояченицу мою зовут Джейран, может, знаете? Она на Валидова живет, у продуктового магазина.
Вера раздумывала буквально секунду.
– Это та Джейран, которая историю в школе преподает? Джейран Махмудовна?
Таксист хмыкнул.
– Нет, наша Джейран не работает. Дома сидит, детей воспитывает.
– Не знаю, к сожалению. Может, и виделись, но точно не знакомы.
– А как твоего мужа зовут? – перешел на «ты» таксист. Он мазнул по Вере быстрым скользким взглядом, задержался глазами на хрупком ее запястье – Вера непроизвольно дернула рукой, убрала ее в карман пальто. Нащупала чайную ложечку, зажала ее в кулаке. Нужно было сворачивать разговор, иначе он сейчас поймает ее на лжи.
– Давайте мы помолчим немного, ладно? А то у меня голова раскалывается.
– Как скажешь.
Машина вырулила на шоссе. Ехать по пустынной дороге было спокойней, чем по людному большому городу. Вера обернулась, подбадривающе улыбнулась Марье. Марья подалась вперед, коснулась прохладной ладонью ее щеки.
– Все хорошо, мам?
– Да, дочка.
Вдоль дороги, справа и слева, устремляясь в далекий горизонт, тянулась бесконечная равнина. Вера который раз подивилась тому, как резко меняется природа по эту сторону границы. Там, в армянских краях, росли непроницаемые вековые леса, шумели быстрые речки, утренние туманы – непроглядные, густые – уползали медленным улиточным шагом, оставляя на траве влажный след прохладно-молочного своего прикосновения. А здесь, на азербай-джанской стороне, большую часть года царила палящая, беспощадная жара. Летом земля подергивалась трещинной рябью и пахла так, как пахла гончарная из далекого Вериного детства – зноем, раскаленной глиной, немилосердным человеческим трудом. А зимой дул колючий и злой, наполненный шершавой пылью и мелкой трухой ветер, словно тот, кто выпускал его на волю, первым делом выбивал на пути этого ветра тяжеленные домотканые ковры. И он, подхватывая шерстяной сор вековых ковров, гнал его перед собой, словно пастух – бессловесное стадо, туда, на восток, на спаленный солнцем край земли.
