Президент надел сияющему Зарси на шею ленточку, и тот ощутил тяжесть огромного золотого диска.
О, каким унижениям ему пришлось подвергнуться ради того, чтобы наступил этот момент: его проверяли металлодетектором, просвечивали рентгеном, обыскивали и даже ощупывали. Он прошел химические тесты, его обнюхали собаки и люди, затем снова ощупали, а потом ощупали еще раз. Но он сам добровольно пошел на все: такова цена этого мгновения.
В завершение президент произнес краткую речь, выразительную и эмоциональную, как это было ему свойственно, описав мир, в котором не взрываются самодельные бомбы и молодые парни всех вероисповеданий не истекают кровью на земле в какой-то далекой стране, после чего отступил в сторону, предоставляя трибуну для ответного слова Блистательному Зарси.
Центральное управление ФБР,
камера допросов номер 101,
здание имени Гувера,
Пенсильвания-авеню,
Вашингтон, округ Колумбия,
19.25
Все повернулись к нему.
— Давай послушаем, что у тебя есть, — сказал Ник.
— Я хочу, чтобы вы провели розыск через поисковики Интернета или через какую-нибудь супервысокотехнологичную систему ФБР. Мне нужно вот что: посмотрите, есть ли какая-нибудь связь между нашим приятелем Диксоном, считающим себя героем, и этим типом Тедом Холлистером, директором Национальной разведки.
— Зачем?
— Диксон определенно в этом деле, каким бы оно ни было. Но он знает только то, что ему известно, и ничего больше. Он рассказал нам все и считает себя героем. Но это недостаточно тяжелая фигура, чтобы идти дальше того, что он сделал. Ему известно о контрактниках и о политике, но и только. А кое-что из того, что Холлистер сказал на той встрече, пробудило у меня смутные подозрения, что ему, вероятно, известно чуточку больше, чем думаем мы.
— Свэггер, — напомнила Сьюзен, — Холлистер ушел из Управления задолго до того, как Джареда пригласили на работу.
— Пожалуйста, объяснять некогда, тик-так, тик-так, время идет. Пожалуйста, проверьте. На той встрече Холлистер сказал кое-что такое, что не должен был говорить. Давайте просто проверим, есть ли между ним и Диксоном какая-то связь.
Ник кивнул.
— Молодежь, шевелитесь, докажите, что от вас есть какой-то толк.
Молодые агенты поспешно покинули кабинет. Медленно потекло время. Мониторы с дюжины различных ракурсов показывали, как военный оркестр исполняет в Розовом саду «Звездно-полосатый флаг»,
[79]
а мужчины и женщины стоят, положив руку на сердце или вытянувшись по стойке «смирно», отдавая честь своей родине.
— Готовы предварительные результаты, — доложила Чендлер, возвращаясь назад. — Боже милосердный, оказывается, Диксон родился и вырос в городке Брейнтри, штат Массачусетс, где жил Холлистер, когда преподавал в Гарвардском университете, на той же улице, через два дома. Отец Диксона, Роджер, в шестидесятых вместе с Холлистером учился на юридическом факультете Гарварда. Затем оба работали в журнале «Юридическое обозрение». Позднее Диксон-младший защитил диплом в Университете Джонса Гопкинса в Балтиморе. По специальности «Международное право», которую преподавал не кто иной, как давний друг, однокурсник и сосед его отца Тед Холлистер. Сразу же после окончания университета он поступил в Управление…
— Точно! — возбужденно воскликнула Сьюзен. — Точно! В те времена на работу брали только по рекомендации высокопоставленного сотрудника Управления — или бывшего высокопоставленного сотрудника. Кого-то из близкого окружения. Джаред Диксон был наследством Теда Холлистера, как мы называем таких; он находился под крылом его репутации. На самом деле Диксон работал не на Джека Коллинза. Он работал на Теда Холлистера.
— Чендлер, сядь и отдохни. Кто-нибудь другой моложе тридцати, сию же секунду свяжитесь с представителем Секретной службы в Белом доме и выясните, присутствует ли на церемонии Холлистер — он должен там присутствовать.
— Этот старик завяз по самые уши, — заметила Сьюзен. — И, позвольте Прекрасной принцессе указать этому чудовищу Свэггеру, он не из Управления.
— И снова ты хорошенько надрала мне задницу, Окада-сан.
— Он там, — поступил ответ.
— Нам нужно с ним поговорить. Сейчас, не завтра и не на следующей неделе, — сказал Боб. — Сейчас.
— Неплохо бы, — согласился Ник Мемфис. Встав, он крикнул Чендлер: — Быстро бери машину и доставай нам разрешение на вход в Белый дом. Не знаю, куда все это ведет, но, полагаю, нам может понадобиться снайпер. Черт возьми, быстро достаньте мне снайпера!
— Ник, спецназ отпустили сегодня утром. Ребята вернулись домой в Вирджинию, приходить в себя после перестрелки в Джорджтауне. Минут через двадцать я смогу достать снайпера из полиции Вашингтона.
Все мониторы показали, как президент Соединенных Штатов поднялся на подиум.
— Эй! — воскликнул Свэггер, указывая на Круса. — Вот лучший в мире снайпер!
Мемориал героев Иводзимы,
Арлингтон, штат Вирджиния,
18.50
Шестеро бронзовых солдат выглядели просто огромными. Они с трудом удерживали флаг, три цвета которого трепетали на ветру, озаренные крест-накрест многочисленными лучами прожекторов, освещающих композицию: вздутые от напряжения мышцы, прорехи в металлической ткани, гвозди в подметках стоптанных армейских ботинок, двенадцатифутовые винтовки — и все это в приглушенных, выцветших зеленых тонах воинской славы, потускневших от времени.
— Воины, — заметил профессор Халид. — Мы должны чтить их мужество.
— Неверные, — пробормотал доктор Фейсал. — Разбойники, крестоносцы, захватчики, насильники, сброд!
— Значит, вы так ничему и не научились, да? — спросил Халид.
— В Коране есть все, что только может мне понадобиться. За исключением точных наук, все остальное — лишь обманчивый самогипноз, навязанный нам врагами.
— И даже сейчас вы не сможете усмирить свою злобу? — спросил Биляль.
Они стояли рядом с микроавтобусом, на стоянке возле мемориала, на высоком холме над рекой, откуда открывался вид на залитый яркими огнями Вашингтон. В этот теплый, погожий вечер город выглядел как никогда прекрасным и чарующим. Над головой в космической пустоте мерцали созвездия, а внизу долиной переливающихся огней раскинулись кварталы белых зданий, над многими из которых развевались флаги, и в целом получался горизонтальный сплав света и темноты, лишь кое-где нарушаемый характерными силуэтами, такими, как шпиль в центре, а за ним огромный купол.
— Ха, — сказал Фейсал, — он слишком много говорит. Ему доставляют наслаждение его кощунственные шутки. Он тщеславный ханжа. У него западный склад ума. Он не наш. Он слишком много думает. У него нет внутренней дисциплины. Он не усвоил основополагающий урок — ему неведома покорность.
