Когда я познакомился с патологоанатомами, то попросил разрешения поснимать их за работой.
– Пожалуйста, – пожал плечами один из них, – но у вас ничего не получится.
– Почему?
– А потому… Впрочем, когда проявите пленку, убедитесь в этом сами.
Мистика, но он оказался прав. Как патологоанатомы одевались, как готовили инструменты, как склонялись над трупом – все это получилось прекрасно, но четыре кадра, сделанные во время вскрытия, оказались засвеченными. Значит, кто-то не хотел, чтобы люди видели этот ужас? Не нужно им видеть то, чего не следует.
Правильный, вообще-то, вывод. На как этот «кто-то» сумел засветить не всю пленку, а именно те четыре кадра? Я до сих пор не могу найти ответа.
А потом я стал свидетелем уникальной саперно-хирургической операции. Проводил ее Михаил Васильевич Рогов, очень милый и симпатичный человек – типичный чеховский доктор. На его столе оказалось тело сержанта Сергеева. Рогов уже приступил к работе, как вдруг увидел, что на спине, чуть пониже шеи, из тела торчит граната от подствольного гранатомета: настоящая, боевая, к тому же неразорвавшаяся. Такие взрываются, только попав во что-то твердое, а тут она вонзилась в мягкие ткани и ждала своего часа. Что делать?
Прибежавшие начальники предложили тело отнести в овраг и вместе с гранатой взорвать: парню-то уже больно не будет. Но доктор поступил иначе: он выгнал всех из прозекторской, потом вызвал сапера, и они начали колдовать. Доктор делал надрезы, а сапер, смастерив проволочную петельку, миллиметр за миллиметром, извлекал гранату наружу. Обошлось, гранату вытащили, отнесли в овраг и взорвали.
Когда все осталось позади, мы присели в тенечке и немного поговорили.
– Зачем вы так рисковали? – не удержался я. – Понятно, если бы вы вытаскивали гранату из живого человека, но из трупа… Зачем?
– Вы хотите сказать, что ее надо было взорвать вместе с телом? – посуровел Михаил Васильевич. – Я бы этого никогда и ни под каким предлогом не допустил!
Было дело, извлекал я боеприпас и из живого человека. Как-то привезли парнишку с огромной опухолью в районе щеки. Сделали снимок и ахнули! За щекой – граната. Сестрички – врассыпную, а молодой хирург заявил, что в институте они этого не проходили, и как к этому делу подступиться, он не знает. Пришлось за скальпель браться мне. Ничего, обошлось…
– А вы это «проходили» и зачет по способам извлечения гранат сдавали? – пошутил я.
– Я – выпускник Военно-медицинской академии, – не без гордости заметил он, – а там нас кое-чему научили. Теперь я в этой академии преподаю. В Афганистане уже два года, – продолжал он. – С профессиональной точки зрения, материал здесь, конечно же, уникальный, но… лучше бы его не было. Смотрите, сколько я выудил из тел смертоносного железа, – достал он пачку аккуратно пронумерованных пакетиков.
– Вот пули разного калибра. А вот укороченные – для бесшумной стрельбы. Ну а эти – от американской автоматической винтовки М-16 и израильского автомата «узи».
Это значит, что канал снабжения душманов оружием начинается в Вашингтоне и Тель-Авиве.
– Михаил Васильевич, а как поступают с трупами, которые не удалось опознать?
– Как ни прискорбно, но были случаи, когда родители получали останки не своего сына. Труп приходилось эксгумировать и отправлять по другому адресу. Но я считаю, что приемлем и другой путь: тех, кого не удалось опознать, не надо хранить в вагонах-рефрижераторах, как это делают сейчас, а торжественно предать земле.
Ведь существует же такое понятие, как братская могила – во всем мире такие захоронения относятся к числу самых почитаемых… Ладно, хватит! – вдруг резко встал полковник Рогов. – Что это мы все о страшном да ужасном? Давайте-ка, я познакомлю вас с коллегами, которые возвращают ребят к жизни. Здесь такие врачи, которыми мог бы гордиться сам Гиппократ!
И тут я задал вопрос, с которого, по идее, надо было начинать.
– Простите, а вы не в курсе, в каком состоянии старший лейтенант Макеев? Мы ведь приехали к нему, – кивнул я на замерших в сторонке Кармазина и Козлова. – Мы – его друзья и хотели бы с ним попрощаться.
– Он еще не готов. У меня Макеев уже был. – Рогов заглянул в толстую тетрадь. – Так что теперь им занимаются люди из спецкоманды. Там его оденут, обуют и… запаяют. Думаю, на это уйдет не меньше часа. Так что вы, товарищи офицеры, подождите, – обратился он к вертолетчикам, – а мы пока что сходим в главный корпус.
Для начала меня представили полковнику Казиеву. От Маирбека Гасановича в самом прямом смысле слова зависит – жить его пациентам или не жить, ведь он руководит отделением анестезиологии, реанимации и интенсивной терапии. Усадив меня в кресло и предложив как-то по-особенному, по-осетински, приготовленного кофе, Маирбек Гасанович пытливо заглянул мне в глаза и полуутвердительно спросил:
– Раз вас привел профессор Рогов, значит, в его прозекторской вы уже побывали и всяких страхов насмотрелись?
– Насмотрелся, – кивнул я.
– Я потому спрашиваю, что не все выдерживают вида попавших в наше отделение солдат. У Рогова они, как бы это поделикатнее выразиться, – замялся он, – спокойнее, что ли…
– Ничего, выдержу, – успокоил я полковника. – К тому же я целый день провел у Сухайлы Седдик.
– Так вы с ней знакомы? Не правда ли, замечательная женщина? – неуловимым движением распушил он усы. – Ну, тогда не о чем говорить. Пошли! – протянул он мне халат. – Да, чуть не забыл, фотоаппарат оставьте. Фотографировать наших пациентов нельзя.
– Почему? – удивился я.
– Увидите, сами поймете, – туманно намекнул доктор и распахнул дверь. – Раз реанимация, значит, человек на грани жизни и смерти, – объяснял он на ходу. – Из двух тысяч раненых, поступивших к нам в этом году, сто двадцать прошли через реанимацию. Так вот из этих ста двадцати мы потеряли только пятерых, а остальных вернули в строй.
– Значит, медицина не всесильна? – съязвил я. – Пятерых-то все-таки потеряли.
– Не всесильна?! – возмущенно воскликнул Маирбек Гасанович. – Мы, конечно, не боги, но то, что умеем теперь, лет десять назад нам и не снилось: вытаскиваем таких безнадежных, на которых раньше махнули бы рукой.
Взять хотя бы Виктора Никитина. Душманский снайпер всадил в него четыре пули: была пробита печень, задеты желудок, легкие и даже сердце. Казалось бы, не жилец. Но мы Виктора спасли, – увлеченно продолжал Маирбек Гасанович. – А вот голова рядового Васильева, – достал он из папки рентгеновский снимок. – Видите, входное отверстие, а это выходное. Пуля прошла навылет, а мы его поставили на ноги.
– Фантастика! – изумился я.
– Никакая не фантастика, – отмахнулся доктор. – Просто мы хорошо делаем свое дело. Но сейчас я покажу то, что все-таки можно назвать фантастикой, – открыл он дверь палаты. – Здесь лежит парень, которому снесло полчерепа. Он потерял память и дар речи. Опознали его только по жетону. Но мы снова напряглись, и Андрюша медленно, но верно возвращается к жизни.
