– Спокойно, генерал. Спокойно. Это не произвол, это игра. Сбывается предостережение Стимсона. Читайте, – протянул он телеграмму. – Она адресована Стеттиниусу и мне.
Возбужденный Дин схватил депешу.
– «Отказ передать советскому правительству граждан, признавших свое советское гражданство, даже вопреки их желанию, может повлечь за собой дальнейшее задержание американских военнопленных, находящихся в советских лагерях», – на одном дыхании прочел он.
– Комментарии не нужны? – поинтересовался Гарриман.
– Какие уж тут комментарии, – вздохнул генерал. – Но надо что-то делать! Надо попробовать. Надо, как говорят русские, подмазать… дать взятку.
– Вы с ума сошли! – вскинулся Гарриман.
– Да нет, я не в прямом смысле… Говоря дипломатическим языком, надо продемонстрировать нашу добрую волю.
– Я об этом думал, – подошел Гарриман к окну и в который раз залюбовался кремлевскими башнями. – Если бы речь шла о золоте или любом другом товаре, у меня бы рука не дрогнула. Но ведь это люди. Живые люди! – шагнул он к генералу и впился в него взглядом. – Вы, лично вы, сможете после этого спать спокойно?
– Нет, – опустил глаза генерал. Но тут же собрался и твердо ответил: – То есть да! Я смогу спать спокойно, потому как буду знать, что тем самым спас жизнь сотням американцев. Это – война. На войне без жертв не бывает.
– Да-а, война, – снова подошел к окну Гарриман. – А мы, солдаты, заброшенные на территорию… неуступчивого союзника. Конечно же, генерал, конечно, вы правы. Прежде всего мы должны думать о наших людях… Решено, будем просить об отправке первой партии русских пленных. Готовьте шифровку, – приказал он секретарю.
* * *
Как ни мудры и ни изощренны были английские и американские дипломаты, как ни настаивали на своем представители советского правительства, но события середины декабря 1944 года развивались не по их сценарию. Причина более чем прозаична: все они не учли планов штаба Верховного главнокомандования вооруженных сил Германии.
В соответствии с этими планами 16 декабря в районе Арденн началась операция «Вахта на Рейне». Двести пятьдесят тысяч солдат и офицеров, 900 танков, 800 самолетов и около 3 тысяч орудий бросил Гитлер на застигнутые врасплох войска союзников.
Неся огромные потери, те покатились на запад. За десять дней англо-американские войска отступили почти на сто километров. С большим трудом Эйзенхауэру удалось перебросить на этот участок несколько свежих дивизий и заткнуть брешь.
Но немцы не отказались от своих планов и нанесли новый удар – теперь уже не в Бельгии, а в Эльзасе. Наступление началось с невиданной ранее бомбежки: более 1000 самолетов одновременно поднялись с аэродромов Германии и обрушили свой страшный груз на головы союзников.
Ствака Эйзенхауэра. 20 декабря 1944 г.
На стенах приспособленного под бомбоубежище подвала – карты, сводки, диаграммы. Совещание идет под гул канонады и взрывы бомб.
– Остановить немцев нет никакой возможности, – докладывает начальник штаба. – Наши потери чудовищны. Силы противника превосходят наши. Да и опыта у них не занимать: почти все дивизии воевали на Восточном фронте.
– Удалось установить, какие именно силы сосредоточены на нашем направлении? – уточнил Эйзенхауэр.
– Таранный удар наносит 6-я танковая армия СС. Ее поддерживают 7-я полевая и 5-я танковая армия.
– Это и есть группа армий «Б»?
– Так точно.
– И командует ею Модель?
– Генерал-фельдмаршал Модель.
– Вальтер Модель, – побарабанил по столу Эйзенхауэр. – Серьезный зверь. У нас есть возможность… покопаться в его личном деле?
– Не знаю, – стушевался начальник штаба. – Но попытаться можно.
– Попытайтесь, генерал. Это очень важно. У меня такое ощущение, будто я вышел на ринг, совсем не зная противника. Может быть, поэтому он загнал меня в угол и дубасит, как ему хочется.
В этот миг раздался такой мощный и такой близкий взрыв, что в подвале посыпалась штукатурка.
– Нет, так дело не пойдет, – отряхивая мундир, подал голос Монтгомери. – А что, если человека с маленькими усиками как следует треснет человек с большими усами, да не в челюсть, а по шее?
– Отличная мысль! – все понял Эйзенхауэр. – Пока нас не сбросили в Ла-Манш, пора вступать в дело политикам. Сейчас же отправлю шифровку президенту, а вы – премьер-министру.
Вашингтон. Белый дом. 24 декабря 1944 г.
В Овальном кабинете президент Рузвельт и начальник его штаба адмирал Леги.
– Вы считаете, что своими силами нам не справиться? – обеспокоенно уточнил Рузвельт.
– Этих сил просто нет. Точнее, их нет в Европе. А перебросить подкрепления отсюда нет никакой возможности: немецкий флот усилил свою активность в Атлантике…
Да и на Тихом океане дел у нас предостаточно.
– Не хочется, видит Бог, как мне не хочется просить об услуге Сталина. – вздохнул Рузвельт. – Ведь по этому счету придется платить. Один Всевышний знает, о чем в ответ попросит Сталин – и я не смогу отказать! У нас очень сложная переписка по польскому вопросу, немало проблем, связанных с Югославией. А Балканы?
Рузвельт подъехал в своем кресле-каталке к окну… Он невидяще смотрел на зеленую лужайку и думал. Очень напряженно думал. Наконец президент принял решение.
– Эту ношу мы взвалим на два плеча – мое и Черчилля. В чем-то уступлю я, в чем-то не уступит он… Перехитрить мы нашего дорогого «дядюшку Джо» не перехитрим, но затянуть игру, а то и направить ее в нужное русло сможем. Решено, обратимся к Сталину. Пишите, – вызвал он секретаря. – Минутку… Дайте подумать… Начнем, пожалуй, с вопроса, не имеющего отношения к делу, тем более речь об этом уже как-то шла.
«Лично и секретно. Маршалу Сталину от Президента Рузвельта.
Для того, чтобы все мы могли получить информацию, важную для подготовки наших усилий, я хочу дать указание генералу Эйзенхауэру направить вполне компетентного офицера из его штаба в Москву для обсуждения с Вами положения дел у Эйзенхауэра на Западном фронте и вопроса о взаимодействии с Восточным фронтом.
Положение дел в Бельгии неплохое, но мы вступаем в такой период, когда нужно поговорить о следующей фазе».
Если бы Рузвельт поставил точку именно в этом месте! Но его нервы не выдержали, и он продиктовал еще две строчки – строчки, из которых сразу стало ясно, какая паника царила не только в Арденнах, но и в Белом доме:
– «Просьба дать скорый ответ на это предложение ввиду крайней срочности дела», – закончил Рузвельт.
Москва. Кремль. Кабинет И.В. Сталина. 24 декабря 1944 г.
– Два послания в один день, – удивленно говорит Сталин, расхаживая по кабинету.
– И оба на одну тему. Черчилль тоже пишет, что не считает положение на Западе плохим, но тут же заявляет, что Эйзенхауэр не может решить своей задачи, не зная наших планов. Спрашивается, почему?.. Разве для того, чтобы остановить немцев, надо знать, что задумали мы? Товарищ Антонов, – обратился он к начальнику Генштаба, – вы интересовались задумками союзников, когда планировали операцию «Кутузов» или операцию «Багратион»?
