Но однажды, к нашему разочарованию, поход в «Сахара-Сити» пришлось отменить. Вечером пришел автобус, и нас всех повезли в посольство – приехал лектор из Москвы, специалист по Ближнему Востоку. Он будет читать лекцию, объясняя причины этого «вооруженного конфликта». Вот тогда в прохладном зале белоснежного посольского здания на острове Замалек в Каире я вновь увидел Обозревателя.
Переводчик. Каир. Замалек
Никогда не врут так много, как после охоты, перед выборами и во время войны.
Отто фон Бисмарк
То же, чуть располневшее, монголоидное лицо, слегка неразборчивая речь (как будто язык не помещается во рту), правильно подобранные слова и отточенные фразы. Израиль – это государство-агрессор, а при определении площади Израиля и Палестины были заведомо допущены перекосы в пользу евреев. В Израиле 49 процентов населения – арабы, а 51 – евреи. В Палестине 99 процентов – арабы, 1 процент – евреи. А землю между двумя государствами распределяли «по количеству населения в каждой стране». Если бы посчитали арабов отдельно, а евреев отдельно, то Палестина была бы в три раза больше. Арабы ведут освободительную и справедливую войну. Наше государство в ней не участвует. Мы только оказываем техническую помощь, поставляемая военная техника – в основном оборонительного характера, а главное в этой помощи – гражданские объекты: Асуанская плотина и Хелуанский металлургический комбинат. Вопросы есть? У меня вопросов не было. Было обычное ощущение того, что мы все играем в какую‑то детскую игру – «да и нет не говорить, белое и черное не носить…». Я уже тогда почти не обижался на них. На гражданских, так легко говоривших о войне и мире, на счастливчиков с зелеными дипломатическими паспортами. Мне и мой синий служебный паспорт достался с трудом. А многие воевали с красными «общегражданскими» и при пленении могли считаться наемниками. Первые военные специалисты в Египет и вовсе приехали из СССР через Чехословакию, с чешскими паспортами – так Насер боялся русских. Ракетчику, может быть, и все равно – его‑то американская ракета «Шрайк» не спросит о цвете паспорта. А мы так часто подлетали слишком близко к территориальным водам Турции, Греции, Италии, Израиля, Судана, Эфиопии и прочая, и прочая, что я скорей бы выкинул пистолет Макарова, который мы брали в полет, чем паспорт.
Да и зачем было Обозревателю знать, что в средиземноморскую эскадрилью дальней морской разведывательной авиации я попал не из бюро переводов какой‑нибудь академии или редакции военного издательства, а из Осиаза – радиоэлектронной разведки ГРУ. Он не мог знать, что четыре года перед этим я каждый день внимательно слушал гудящий голосами эфир, что научился по голосам отличать многих командиров американских стратегических бомбардировщиков, летавших днем и ночью вокруг СССР: с севера по программе «Chrome Dome» – «хромированный купол», с юга по программе «Sky King» – «король неба». Что днем и ночью телетайпы печатали для нас, офицеров-аналитиков командного пункта радиотехнической разведки Закавказского военного округа, перехват всех мыслимых и немыслимых радиосетей – от системы глобального воздушного оповещения NOTAM до телеграмм агентств Би-би-си, Ассошиэйтед пресс, Франс Пресс и Рейтер (Ройтер, вообще‑то). Я шаг за шагом проследил всю историю этой войны и убедился, что, как и всегда, здесь нет правых и виноватых, что все гораздо сложнее и в лучшем случае можно только назвать того, у кого на этот раз не выдержали нервы. Дипломаты называют это «принципом песочницы». Дети – это те же взрослые, только с обостренным чувством справедливости. Когда в песочнице вспыхивает драка из‑за новой лопаточки или раздавленного песочного «пирога», взрослые обычно обращаются к детям с дурацким вопросом: «А ну‑ка, что здесь происходит?» Ясно что – драка! Но дети привыкли к демагогии взрослых. Оставив пустую риторику в стороне, они переходят сразу к основному вопросу. Тыча пальчиками в виновника свалки, они заявляют: «Он первый начал!» То есть определяют агрессора. У каждой стороны – своя правда. Надо договариваться. Если у кого‑то не выдержали нервы или недружен с головой, то вопрошать: «А что это здесь происходит?» – бесполезно. Зато, потрудившись, можно назвать того, «кто первый начал». Не мы – это точно. И если мы не начинали этой войны и не участвуем в ней, то чем занимаюсь здесь я?
Каждый день – без выходных и праздников – два экипажа отправляются на 6 часов полета над Средиземным или Красным морем. Вылететь надо рано, еще затемно, обогнуть Кипр и с утренней волной пассажирских лайнеров из Европы и Турции пройти вдоль израильского берега, засекая, пеленгуя и записывая излучение всех военных израильских радиолокационных станций – это для египтян. Или долететь до Этны и, в нарушение всех международных конвенций, пройти как можно ниже над авианосцем «Индепенденс» – так, чтобы было видно заклепки на палубе, и сфотографировать его – он недавно из капитального ремонта, что там новенького? Это для ГРУ ГШ СССР. И все делать либо в условиях радиомолчания, когда «свои» же, арабские, истребители бог весть почему взлетают с авиабазы Рас Банас на перехват нашего самолета, либо предупреждая КП ПВО Египта на английском языке о точном моменте подлета к их (простите, к «нашим») берегам. И, как всегда, эта информация не будет доведена самодовольным тупицей-офицером до зенитного расчета. Голодный и забывшийся на рассвете беспокойным сном неграмотный солдат, ошалев от неожиданного рева огромной машины, летящей над пустыней на бреющем полете, пустит вдогонку трассирующую очередь из крупнокалиберного зенитного пулемета – так, на всякий случай, чтоб начальство убедилось – он не спит! Хорошо хоть, что стреляют плохо, а то бы сбили давно!
Египетский полковник Салех Аббас, командир авиабазы Каир-Вест, будет заверять нас, что это больше не повторится. Но и он, и полковник Моряков, наш командир, знают, что ничего не изменится – Аббас ненавидит нас за то, что мы здороваемся с его солдатами за руку и требуем, чтобы их вдосталь кормили фулем – тушеной фасолью из полевой кухни, а не разворовывали пайковые деньги. Требуем, чтобы египетские офицеры проводили занятия с солдатами и сержантами, а не распивали бесконечные чаи на веранде офицерского клуба. Требуем, чтобы они хотя бы не уезжали домой в Каир до 18 часов. Требуем, чтобы они учились воевать за свою родину, ведь противник всего в 180 километрах от Каира! Требуем, чтобы они перестали тростью избивать солдат и по любому поводу ставить их в «почетный караул» – то есть в полной выкладке, в железной каске – под палящее солнце Сахары к шесту с государственным флагом. Даже крепкие суданцы выдерживали на этом посту не более двух часов – падали в обморок! То есть, с точки зрения арабского офицера, требуем абсолютно невозможного, совершенно абсурдного! Меня всегда удивляло их полное нежелание понять простую истину, что полуголодный, напившийся вонючей воды из никогда не чищеной цистерны, ненавидящий своего офицера гораздо больше, чем любого израильтянина, египетский солдат не будет защищать свою родину и с удовольствием бросит своего командира, свое оружие и свой пост при первой же возможности. Когда мой друг Виктор Балян попросил офицера на арабском языке объяснить солдатам – будущим радистам, что такое эмиссия в электронной радиолампе, тот с полной серьезностью переспросил Виктора: уверен ли он, что эти электроны действительно существуют? Получив утвердительный ответ, офицер построил солдат и, прогуливаясь вдоль шеренги, бил их накрест по лицу автомобильными перчатками с прорезями на костяшках пальцев, приговаривая: «Аллаху это угодно, электронное облачко есть, и поэтому радио работает!» Когда машина командира базы на необъятной взлетной полосе аэродрома Каир-Вест наехала на сидящего у обочины солдата (как она его там нашла – ума не приложу!) и задавила его, полковник, покосившись на нас – принесла вас нелегкая, – пробормотал: «Аллах дал, Аллах взял, напишем, что погиб смертью храбрых в борьбе с израильскими захватчиками!»
