Я покивал головой и начисто выбросил его рассуждения из головы – коммандер, то есть капитан второго ранга Алувалья не очень интересовал меня как военный стратег, да и не силен я в морской тактике. Но когда мы собрались на обед, то разговор зашел о том, когда катера выйдут в море – этой ночью или следующей. И вдруг капитан Левкин, широко улыбаясь, говорит:
– Наши друзья уже считают эту, еще не начатую, войну уже выигранной. Они заранее обеспокоены тем, как не дать уйти попавшим в ловушку пакам. Представляешь, сегодня капитан Мудхолкар полдня потратил на то, чтобы объяснить мне, как бы хорошо состряпать какой‑то слоеный пирог в Бенгальском заливе – ты‑то был со Скалиушем в порту на погрузке ракет… Ну и намучались мы без переводчика – он даже рисовать на бумаге начал! Вот этот рисунок, смотри, – пакистанские корабли в порту, потом индийские корабли на рейде, потом американские корабли, а потом наши…
Слова «слоеный пирог» резанули ухо. Сразу все стало на свои места – и многословные рассуждения Алувальи, и художества Мудхолкара. Эти слова показывали, что замысел исходил из одного центра. И этот центр во что бы то ни стало хотел срочно довести до сведения русских, что обед близок, нужна ложка. Обычные контакты не годились – дипломатические ужимки и ведомственные согласования заняли бы недели. По-видимому, использовались десятки каналов, но перепроверять у меня не было ни времени, ни возможностей. Звонить второй раз в посольство и говорить все это открытым текстом я не мог. Надо было искать другой, очень оперативный канал. Я вспомнил, как специалисты по отладке ракет смеялись над одним чудаком – бомбейским представителем компании «Авиаэкспорт» по продаже советских вертолетов, который за целый год не продал ни одного. Зато он так любил петь хором русские песни, что собирал почти каждую неделю ребят на спевку. Они были не против, так как, во‑первых, скучали по родине, а во‑вторых, у Бориса Борисовича Киселькова виски лилось рекой и под конец каждой встречи исполнители очень серьезно переживали о судьбе ямщика, который замерзал в глухой степи. Моего небольшого опыта хватило на то, чтобы определить истинные интересы любителя хорового вокала, а его нежелание видеть меня на спевках говорило о том, что он, в свою очередь, знает о моей былой принадлежности к военной разведке. Ведь ему гораздо удобнее было бы иметь дело со мной, с переводчиком – вся группа специалистов завязана на меня, через меня идет вся информация. Не нужно было бы устраивать спевки… Не хочет. Значит, Кисельков – человек Службы внешней разведки КГБ. (Медвяник нашел‑таки выходы на Западный флот Индии!)
Как бы там ни было, информацию передать надо было во что бы то ни стало. В надежде, что он не отправился в кино или в гости, я взял такси и поехал на улицу Брич Кэнди, где на 7‑м этаже в здании «Милан Никетан» жил Борис Борисович. В Бомбее дома, построенные по индивидуальному проекту, часто имеют свои имена. Я застал его дома. Выслушав меня и нисколько не удивившись, он отлучился на пару минут к телефону, а вернувшись, начал усердно потчевать меня виски. Это было не очень приятным для меня сигналом, но игра шла по его правилам – я ничего поделать не мог. Значит, он был должен «предъявить» меня кому‑то (своему резиденту, видимо), но так, чтобы я не узнал либо не запомнил его лица. Он зря старался – память на лица никогда не была моим сильным качеством. Когда он посчитал, что мои способности к запоминанию значительно понизились, мы сели в его машину и поехали. Поездив по городу, он въехал в распахнутые ворота какой‑то виллы, где в полутемной комнате нас ждал человек, который так и не проронил за все время ни одного слова. Выслушав внимательно рассказ Киселькова и посмотрев на меня вопросительно (я кивнул головой и подтвердил – все верно!), он сделал нам рукой знак – оставайтесь тут – и покинул комнату. Через несколько минут появился слуга и предложил нам чаю. Когда мы выпили по чашке, слуга появился вновь и сказал, что хозяин не очень хорошо себя чувствует и просит его извинить. Значит, усы и прочие атрибуты – грим, а молчал он потому, что голос его я знаю. Но это было неважно. Я знал, что идея слоеного пирога уже сегодня будет доложена. Таких сообщений из разных источников будет несколько, и это докажет достоверность информации. А уж печь пирог или оставить все как есть, решат на самом высоком уровне…
Испекли… Ни один пакистанский корабль не покинул Бенгальский залив. На стадионе Дакки генерал Аврора принял капитуляцию пакистанской группировки в Бенгалии. Будущий Президент Муджибур Рахман провозгласил создание независимого государства Бангладеш, обещал прогресс и процветание. Толпа ликовала, и мало кому в эти дни политической эйфории приходила в голову простая мысль: а откуда взяться этому процветанию? Ни англичане, ни русские нефти или газа в Золотой Бенгалии не нашли, других минеральных ресурсов нет, пригодный на экспорт чай растет только на горных плантациях Западной Бенгалии в Индии, на одном джуте – основе для ковров – да бананах прожить целой стране с постоянно увеличивающимся населением проблематично. Но… кто об этом думал тогда? Независимость – вот главное! Мы забыли свой собственный опыт. Победители не всегда торжествуют, побежденные не всегда стенают. По крайней мере, так было у нас. Россия, выигравшая войну, уже шестьдесят лет не может догнать Германию, проигравшую ее, по уровню жизни. То же случилось и в Бангладеш. Прошло более тридцати лет, а нищета все у порога.
Переводчик. Дели. Посольство
Vae victors!
Горе победителям!
Delineavit… (лат.)
Сам заслужил…
Война кончилась, утраченное во время боев вооружение списали, заключены контракты на новые, более совершенные системы уничтожения, все довольны. Вместо генерала Беленко в Индию главным военным советником назначен генерал Грязнов. Заканчивается и моя командировка. Игорь Николаевич должен написать на меня характеристику. Ничего особенно плохого он написать не может, да я и не боюсь – я знаю, что кадровики Генштаба больше внимания уделят тем «доводам», которые предъявлю им я. Но традиция есть традиция, и Игорь Николаевич добросовестно корпит над текстом. Жена и сын твердо наказали ему отразить «строптивость» кавказца в характеристике – пусть не думает, что ему все сойдет с рук, особенно шуточки по поводу вкуса «ее превосходительства» при выборе ювелирных украшений с «настоящими» сапфирами и топазами размером с уличный булыжник.
– Ну вот, смотри, Борис, что я написал! Начало, как обычно – компетентен, старателен, морально устойчив, дисциплинирован, делу партии и правительства предан. Но я ведь должен быть объективным? Должен! Вот я и пишу здесь: «…но невыдержан». Ведь это святая правда. Ну, вспомни хотя бы, как ты рявкнул тогда на посольских женщин в бассейне…
В солнечный, но нежаркий воскресный день в октябре мы с Козловым плавали в посольском бассейне. Жены дипломатов, наскоро окунувшись в слишком хлорированную воду, уселись в тени на скамеечке, обсуждая свои дела, – им надо было протянуть время до обеда. Через некоторое время к нам присоединился прилетевший субботним рейсом молодой дипломат. Он, как и положено новому работнику, прибывшему под чье‑то начало, привез, пользуясь дипломатическими привилегиями, обычную посылку своему начальнику – черный хлеб, атлантическую сельдь, московскую водку и московские сплетни. Стоит ли говорить, что засиделись они за полночь. Атлетически сложенный и уверенный в себе, он, проходя мимо женщин, сказал: «Засекайте, дорогие дамы, время – я продержусь под водой не меньше минуты!» И, красиво изогнувшись, нырнул в голубую от медного купороса воду. Что‑то он не рассчитал или не учел влияние перелета, перемены климата и длительного застолья… Я плавал на спине, а когда поднял из воды голову, то услышал: «Одна минута десять, одна минута пятнадцать…» Нинель Бондарева вела счет, поглядывая на свои часики. Я почему‑то подумал, что среди дипломатов не часто встретишь ныряльщиков за жемчугом, и крикнул: «Где он?» Женщины дружно показали мне на дальний конец бассейна. Еще десять секунд ушло у нас с Колей, чтобы добраться до противоположной части бассейна. Там, в прозрачной голубой воде, лежал на дне, лицом вниз, наш Аполлон. Схватив его под мышки, мы с Николаем подтащили его к бортику, но поднять его и положить на бортик у нас не хватало сил – как удивительно тяжелеет человек, потерявший сознание! Женщины смотрели на нас, но не двигались с места.
