– Помогите нам, он без сознания! – крикнул Козлов.
И услышал в ответ:
– Ну, артисты! Один изображает из себя Ихтиандра, а другие – спасателей на водах! Делать вам нечего!
А время шло, и через минуту никакое искусственное дыхание уже не помогло бы…
– Быстро сюда………!
Эмоциональное высказывание об их очень близких родственницах убедило дам, что мы не шутим, и, вытащив обмякшее тело на бортик бассейна, они кое‑как смогли сделать что‑то похожее на искусственное дыхание. Молодой дипломат икнул, у него изо рта брызнула поразительно маленькая струйка воды – не больше половины стакана. Он открыл глаза: «Чего вы все здесь собрались?»
Когда он понял, что произошло, то, к моему удивлению, произнес очень обыденные слова: «Не говорите об этом моей жене, пожалуйста…» В понедельник он пришел к нам в кабинет и поблагодарил «за спасение». Когда я увидел, как Козлов украдкой вытирает руку о брюки после его прощального рукопожатия, то вопросительно посмотрел на финансиста. «Да ну его, Боря, он же как утопленник теперь для меня! И медаль нам с тобой за спасение утопающего не дадут, хорошо бы нагоняя избежать!»
Вот такой случай… Какая уж тут выдержанность… Генерал поверх очков смотрит на меня, пытаясь понять, как я реагирую на происходящее. Он великолепно понимает, что при такой формулировке – невыдержан – меня постараются и на выстрел не подпускать к работе в посольствах, а тем более референтом главного военного советника. Но я знаю его очень хорошо и стараюсь сохранить некую отрешенность в голосе:
– Да, наверное, вы правы, товарищ генерал. Да и кадровики знают, что это правда… Кавказский темперамент, куда от этого денешься…
Генерал испытующе смотрит на меня, делает вид, что обдумывает мои слова.
– Ну, пожалуй, это очень резко – невыдержан… Давай это сформулируем более грамотно: «…но недостаточно выдержан». Смягчает?
– А по‑моему, особой разницы нет…
Генерал смотрит искоса на меня, от удовольствия покусывает кончик авторучки, но на листе с черновиком характеристики не пишет ничего.
– Ладно, Борис, давай здесь вставим слово «бывает». То есть: «…но бывает недостаточно выдержан». Как ты думаешь?
Я очень серьезно смотрю на него и понимаю, что он искренне наслаждается ситуацией. Он должен выполнить наказ жены, и он ей покажет текст характеристики, который держит в руках, потому он на нем и не черкает «дополнения». А в Москву в запечатанном сургучом конверте полетит та, которую мы пока устно «дополняем».
– Конечно, Игорь Николаевич, так значительно лучше!
Генерал вздыхает, делает вид, что очень серьезно вчитывается в текст, и предлагает:
– А что, если перед словом «бывает» поставить еще «иногда»? То есть будет «…но иногда бывает недостаточно выдержан»? Не хочется ведь портить тебе карьеру…
Я опускаю глаза. Я уже «въехал», я понимаю, что мне не избежать сегодня крутого застолья в номере «Эмбэссэдор», и скромно благодарю генерала за «понимание национальных особенностей». Но он еще не насладился игрой.
– Эх, молодость, молодость! Ну кто же из нас иногда не бывает недостаточно выдержан в молодые годы? Уберем всю эту строчку на хрен! Кстати, ты каких цыплят предпочитаешь – тикка или гриль? Говорят, у вас в «Эмбэссэдоре» тикка в тандуре делают превосходно. Позвони, скажи помощнику генерала Попова, что мы сегодня, к сожалению, не сможем прийти на просмотр военного киножурнала… А жене моей сообщи, что я задержусь на кинопросмотре у Попова. И закажи тикка заранее…
Пронесло. А сколько талантливых переводчиков были объявлены «невыездными» из‑за какой‑нибудь случайности! «Невыездной переводчик» – какой абсурд! Как неоперирующий хирург или нелетающий летчик… И не всегда эта случайность была по вине переводчика. Мы с Серафимом Чукариным должны были лететь в Индию вместе. Это была его мечта – он страстно увлекался йогой и достиг на этом нелегком пути самосовершенствования заметных результатов. Строгий вегетарианец, он не ел даже яиц. Зато находил очень страшные определения для нас, простых смертных. В Москву мы ехали поездом. Увидев меня сидящим за столиком купе, на котором лежал кусок грудинки и стояла бутылка пива, он изрек: «Опять пожираешь копченые трупы убитых животных?» Он не шутил – он был серьезен, считая всех невегетарианцев хищниками. Я не очень любил его за это – чрезмерная приверженность какой‑нибудь моральной или физической догме всегда навевала на меня тоску. Но то, что произошло с ним, меня просто потрясло. Когда полковник Добронравов начал представлять его выездной комиссии Генштаба, один из дремавших за столом генералов спросил (от скуки, наверное):
– А чем увлекается лейтенант Чукарин вне службы?
Добронравову сказать бы что‑нибудь простое – мол, футболом или шахматами. Но он, на беду, знал об увлечении Серафима и ответил:
– Он занимается йогой, товарищ генерал.
Бог его знает – то ли генерал не расслышал, то ли действительно был туповат, но он перепутал, по‑видимому, йогу и Иегову. Покосившись на сидевшего тут же представителя КГБ, он переспросил:
– Сектант, что ли?
Добронравов растерялся, отрицательно качнул головой, но промолчал: возразить генералу старому служаке не позволяла привычка к субординации. Но и Серафима ему было жалко, вернее – жалко было всю свою работу по подготовке его к выезду за рубеж. Наконец, полковник почти прошептал:
– Эт‑то такое н-направление в физической культуре…
К этому времени генерал по ухмылкам своих коллег по комиссии уже понял свой промах и решил исправить положение, но без потерь для своего авторитета:
– Я и без тебя, полковник, знаю, что это спорт! Но можно ли его назвать массовым увлечением нашей замечательной советской молодежи?
– Н-нет, товарищ генерал, оч-чень небольшое количество увлекается…
– Ну а что, у нас нормальных переводчиков не хватает, что ли? Я думаю, мы посоветуем лейтенанту вернуться в свою часть и позаниматься… ну, чем там у нас в Краснодаре молодые офицеры занимаются?
– Рекордсмены страны в прыжках на батуте, товарищ генерал, и в парашютном спорте тоже… успехи есть, – забормотал Добронравов.
– Ну, вот и славно, так и порешим.
Вот тебе и подбор кадров! Воистину, любое дело можно делать тремя способами: правильно, неправильно и по‑армейски…
Чукарин в Индию не поехал, ходил мрачный, пуще прежнего стоял в своей комнате на голове и ел только проросшее зерно. На предложение секретаря парткома прийти на открытое партийное собрание зло ответил:
– Я усиленно занимаюсь йогой, и для меня очень важна чистота воздуха, а вы там напердите и сидите в духоте, недаром у вас это называется прения…
