Мы уже вздохнули с облегчением. Не будет погромов. Войска останутся в казармах. Танки не выйдут на улицу. Один из них, разворачиваясь на узкой улочке в Старом городе, не раздавит женщину с ребенком. Армия и народ не станут заклятыми врагами. И в Армении, и в Азербайджане к советским офицерам будут по‑прежнему уважительно обращаться: «командир». И, увидев на тебе погоны старшего офицера и университетский значок, азербайджанцы, охочие до политических споров, будут по‑дружески брать тебя за среднюю пуговицу на мундире и говорить: «Послушай, командир, вот я тебе сичас что скажу… Я же вижу, ты образованный человек, ты меня поймешь, да-а?»
Наши надежды пошли прахом. В Сумгаите, где треть населения составляли высланные на поселение со всего Союза заключенные, после телевизионного выступления Обозревателя, обильно сдобренного ностальгическими воспоминаниями «уроженца Баку», разъяренная толпа бывших зэков вырезала армянский квартал, напала на оружейный склад, разграбила его и пошла штурмом на тюрьму. Растерявшийся командир охранного полка дал приказ стрелять в вооруженную толпу… И пошло поехало. Погромы перекинулись в Кировабад и Шамхор, затем вышли танки и на улицы Баку… ЦК «осудил» выступление Обозревателя, оно было названо «непродуманным», но было поздно. Поляницын срочно вылетел в Сумгаит, но снайперская пуля остановила его машину на пути с аэродрома в горисполком. Поляницын был ранен. Но, поправившись, он не стал более осторожным. И погиб через пять лет, во время миротворческой миссии в Северной Осетии… Но тогда, в Сумгаите, кто‑то знал, что он приедет. Знал, что по старой комсомольской привычке он сядет на переднее сиденье, рядом с шофером. Кто‑то знал… Или подсказали. Ну а я знал, что Обозреватель в жизни своей, после детского сада, не произносил ничего непродуманного…
Не продуманного тщательно и цинично им самим или кем‑то, кто для него был важнее всего. Важнее всех нас. Вместе взятых. Кем‑то, кто направлял его в Египет, Пакистан, Индию, Венгрию, Афганистан, направил его потом советником генерала Лебедя на переговоры в Чечню и не дал военным захлопнуть мышеловку, продлив вторую кавказскую войну еще на восемь лет, превратив всех кавказцев для центральной России в «образ врага».
Я не горжусь той грамотой, которую прислал мне через месяц генерал Кашин. В ней кощунственные слова: «За работу по подавлению националистических выступлений в Баку»…
Переводчики и обозреватели
Casus belli (лат.).
Причина войны.
Создание образов врага и союзника – одна из основных задач спецпропагандистов. Кстати, о спецпропагандистах… Они, как и генералы, бывают разные… Вернувшись из Индии и получив назначение в Краснодар, я сменил там убывшего в Афганистан спецпропагандиста, майора Кима Македоновича Цаголова. Человек незаурядный, он не мог служить «от сих и до сих», как говорят казаки. В Краснодарском летно-техническом училище, где обучали иностранцев, он спроектировал и построил монументальную стелу с чеканной надписью «Слава воспитанникам училища». Сам поехал в Армению и подобрал розовый армянский туф, сам руководил ее строительством. У этой стелы поднимали свои государственные флаги в дни национальных праздников и любили фотографироваться многие молодые летчики, ставшие в своих странах командующими и президентами, космонавтами и владельцами авиакомпаний. Вряд ли они помнят имя Кима Цаголова… То, что этот человек сделал в Афганистане, похоже на легенду, но по мне – это настоящий подвиг. Правда ли, нет ли, но рассказывают, что он появился в расположении крупной банды душманов в рубище, с веревочной петлей на шее и с пучком сена в руке. Это старинный афганский ритуал. Он обозначает: «Я – твоя скотина. Хочешь – зарежь меня, а хочешь – помилуй». Банду возглавлял пришлый полевой командир, пуштун из Пакистана. Эта народность проживает в приграничных провинциях Пакистана и Афганистана. Народ исключительно воинственный, выше всего на свете ценящий оружие и отвагу. Новорожденному мальчику-пуштуну кладут в колыбель кинжал, и с этого момента он никогда не расстается с оружием. Приграничную провинцию (Frontier province) пуштуны считают своей родиной и не признают границы между Пакистаном и Афганистаном.
Когда главарь банды разрешил Киму говорить, он объяснил им (осетинский язык относится к иранской ветви языков, и Цаголов хорошо говорил на фарси) – что он «шурави», то есть советский, но происходит с Кавказа и принадлежит к дигорским осетинам, традиционно исповедующим ислам. Он, мол, прибыл в Афганистан переводчиком, но теперь, узнав многое об афганской войне, засомневался в правоте советского командования. Решил перейти на сторону противника, чтобы узнать больше об этой войне и самому решить, на чьей стороне правда. Командир был против, но члены группировки настояли на своем, и Ким остался в отряде, правда, без оружия и под особым присмотром. К нему был приставлен «учитель», который обучал его традиционным мусульманским обрядам и рассказывал ему о пророке. Рассказывал, оказывается, не столько он Киму, сколько Ким ему. Скоро учитель стал говорить другим душманам, что к новичку следует прислушаться и что командир-пакистанец их обманывает.
Была зима – время в гористом Афганистане лютое, – и банда была на постое в кишлаке. Трое стариков-аксакалов всегда сидели в полдень на скамеечке на главной «площади» кишлака, греясь на скупом солнышке. Однажды Цаголов заметил, что стариков на скамейке только двое. Подойдя к ним и произнеся все полагающиеся их возрасту почтительные приветствия, Ким спросил, где их третий компаньон. Старики объяснили, что третий болен, и указали его дом. Ким запасся последними своими сокровищами – пачкой чая и карамельками – и пошел к старику, как у нас говорят, проведать его.
На другой день весь кишлак говорил о том, что бывший шурави проведал уважаемого старца и поделился с ним своим скудным достатком, а глава отряда, по местным меркам человек исключительно богатый, даже и не подумал об этом. Это очень повысило авторитет Кима среди душманов, уставших от войны, но боявшихся вернуться в родные деревни, к своим старикам. Когда командира вызвали в Кандагар на очередное совещание, Ким и его «учитель» собрали общий сбор. Ким объяснил душманам суть объявленной правительством амнистии и дал им свое честное слово, что ни один из них не будет наказан, если они сложат оружие и вернутся в свои кишлаки. Когда командир вернулся в кишлак, отряда уже не было. Старики передали ему пожелание местного населения – чтобы он уехал к себе в пакистанский пуштунистан. Ким привел разоружаться отряд из двух сотен душманов.
Он был одним из немногих переводчиков-спецпропагандистов, которые были вознаграждены Родиной за свою беззаветную службу. Дослужился до полковника, поговаривали о возможном выдвижении в Главное политическое управление на генеральскую должность. Но СССР распался, и Управление спецпропаганды было передано обратно в Главное разведывательное управление, где его переименовали в Управление психологических операций ГРУ. След Кима Цаголова для меня затерялся, и я услышал о нем уже через много лет, на трудных переговорах между осетинами и ингушами, в которых наше министерство внешних связей Кабардино-Балкарской Республики выступало посредником. Он стал советником Президента Северной Осетии по координации силовых структур… Delineavit…
