Слезы брызнули у меня из глаз, и я выскочила на улицу.
Беки выбежала следом за мной.
— Прости меня, Рэйвен. Прости! — кричала она.
Не обращая на нее внимания, я бегом припустила к особняку,
перелезла через скользкие от дождя ворота и забарабанила в дверь молотком в
виде змеи. Вокруг освещенного крыльца кружили огромные мотыльки.
— Александр, открой!
Свет погас, разочарованные мошки улетели. Я села на ступеньку
крыльца и заплакала. В первый раз в жизни темнота не принесла мне утешения.
20. Конец игры
Я проплакала всю ночь, на следующий день не пошла в школу, а
в полдень опять побежала к особняку и трясла ворота до тех пор, пока мне не
показалось, что они вот-вот рухнут. Наконец я перелезла через них и принялась
стучать в дверь. Занавески колыхнулись, но никто так и не вышел.
Я вернулась домой и позвонила в особняк. Ответил Джеймсон,
который сообщил, что Александр спит.
— Я скажу ему, что вы звонили, — сказал он.
— Пожалуйста, передайте ему, что я прошу прощения!
Я боялась, что Джеймсон возненавидел меня не меньше
Александра. Я звонила каждый час, и всякий раз у нас с Джеймсоном происходил
все тот же разговор.
— Я буду учиться на дому! — закричала я на
следующее утро, когда мама попыталась вытащить меня из постели.
Александр не отвечал на мои звонки, а я не отвечала на
звонки Беки.
— В школу я больше не пойду!
— Дорогая, я понимаю, что тебе тяжело, но ты это переживешь.
— Да, тебе-то не приходилось переживать разрыв с папой!
Александр — единственный человек в мире, который меня понимает! А я все
испортила!
— Нет, все испортил Тревор Митчелл. Ты этому молодому
человеку ничего плохого не сделала. Ему повезло, что он встретил тебя.
— Ты так думаешь?
Я зарыдала, роняя слезы размером с особняк.
— Наверное, я испортила ему жизнь!
Мама присела на краешек моей постели.
— Он восхищается тобой, дорогая, — утешала она
меня, обнимая так, будто я была плачущим малышом Билли.
Я ощущала запах абрикосового шампуня, исходивший от ее
бархатистых каштановых волос, и сладкий нежный аромат духов. Сейчас мама была
мне нужна. Мне надо было, чтобы она сказала мне, что все будет хорошо.
— Я сразу поняла, что он восхищается тобой, когда этот
парень пришел сюда, — продолжила она. — Стыдно, что люди говорят о
нем плохо.
— Ты была одной из них, — вздохнула я. — И я,
наверное, тоже.
— Ты — нет. Он понравился тебе таким, каким является на
самом деле.
— Да, очень понравился, но теперь уже слишком поздно.
— Никогда не бывает слишком поздно. Кстати, это не ты,
а я могу опоздать! Мне нужно отвезти твоего отца в аэропорт.
— Позвони в школу! — крикнула я ей, когда она была
у двери. — Скажи им, что я больна — умираю от любви.
Я натянула одеяло на голову и лежала тихонько до темноты.
Все мысли мои были об Александре. Я должна была его увидеть и все объяснить,
попросить у него прощения. Пойти в особняк, тем более снова вломиться туда без
спросу я не решалась. На сей раз он мог позвонить в полицию. Было только одно
место, куда можно было пойти и где он мог находиться.
С букетиком бледно-желтых нарциссов в рюкзачке я отправилась
на городское кладбище и долго блуждала среди надгробий, пытаясь вспомнить путь,
которым мы приходили сюда вместе.
Все это время я в нервном возбуждении представляла себе, как
он ждет меня, как я подбегаю к нему, он сжимает меня в объятиях и осыпает
поцелуями.
«Но простит ли он меня? — тут же возвращала я себя на
землю. — Была ли это первая наша размолвка или последняя?»
Наконец я нашла памятник его бабушке, но Александра там не
было.
Я положила цветы на могилу, чувствуя себя хуже некуда. На
глаза навернулись слезы.
— Бабушка, — сказала я громко, оглядевшись по
сторонам.
Но кто мог меня услышать? При желании я бы могла хоть ором
орать.
— Бабушка, я все испортила. На всем свете нет никого,
кто сходил бы с ума по вашему внуку так, как я. Пожалуйста, помогите мне! Мне
так недостает его! Александр решил, будто я думаю, что он не такой, как все. Я
и вправду так думаю. Он в самом деле отличается от всех, но только не от меня.
Я люблю его. Вы можете мне помочь?
Я стала ждать знака, чего-нибудь магического, какого-то чуда
— летучих мышей, кружащих над головой, громкого раската грома, чего угодно, но слышала
лишь стрекотание сверчков. Может быть, на чудеса и знамения требуется чуть
больше времени? Мне оставалось лишь надеяться на это.
* * *
Один день умирания от любви растянулся на два, а те — на три
и четыре.
— В школу я больше не пойду! — кричала я каждое
утро, переворачивалась и снова засыпала.
Джеймсон продолжал говорить мне, что Александр не может
подойти к телефону.
— Ему нужно время, — пояснял он. —
Пожалуйста, проявите терпение.
Терпение? Как можно терпеть, когда каждая секунда нашей
разлуки казалась мне вечностью?
* * *
Субботним утром ко мне явился нежданный гость.
— Я вызываю тебя на поединок! — заявил отец и
бросил на мою постель теннисную ракетку. Заодно он раздвинул шторы и впустил
солнечный свет, ослепивший меня.
— Уходи!
— Тебе нужно развеяться.
Отец кинул на постель белую футболку и теннисную юбку того
же цвета.
— Это мамины! Я подумал, что у тебя в шкафу вряд ли
отыщется что-нибудь белое. Не опаздывай. Встретимся на корте через полчаса.
— Но я сто лет как не играла!
— Я знаю. Поэтому-то и беру тебя с собой. Сегодня мне
нужна победа, — сказал отец и закрыл за собой дверь.
— Ты выиграешь! — крикнула я через закрытую дверь.
Загородный клуб Занудвилля был точно таким же, каким и
запомнился мне за все последние годы, то есть снобистским и занудным.
Специализированный магазин был забит дизайнерскими теннисными юбками и носками,
дорогущими неоновыми мячиками и ракетками. Здесь имелся четырехзвездочный
ресторан, в котором стакан воды стоил пять долларов.
В белом мамином спортивном прикиде я почти вписывалась в
обстановку. Мешала только черная губная помада, но тут папа придираться не
стал. Думаю, он был рад и тому, что вообще сумел вытащить меня из постели.
Я с остервенением бегала за мячами, подаваемыми отцом. На
каждом из них мне чудилась физиономия Тревора Митчелла, и я лупила по ним с
ожесточением, отчего те, естественно, летели то в сетку, то в забор.
