Фауст, поддавшись внезапному импульсу, схватил мешок с балластом и сыпанул песком в обращенные к небу лица. И захохотал, когда толпа заорала и принялась поносить его последними словами, размахивая руками, как участники пикника, удирающие от осиного роя.
- Стой, стой на коленях, брат Иосафат! - кричал Фауст. - А я останусь на воздушном шаре! Мы еще поспорим, кто из нас ближе к Богу!
Шар плыл в полной тишине, и Фауста охватила фантастическая радость. Глядя вниз на бурлящую толпу, он чувствовал презрение, смешанное с любовью ко всем этим людям. Милые ничтожные людишки - вы похожи на муравьев! Стоит ему кинуть вниз башмак, и он раздавит их. А если плюнет, они утонут в его слюне.
Вагнер, оцепенев, стоял рядом, вцепившись в край корзины. Его глаза были как блюдца. Лицо побелело от изумления.
Воздушный шар поднялся выше колокольни. Город с его улочками лежал внизу, видный более четко, чем на любой карте. Затем шар подхватил ветер (однако они его не почувствовали), и они пролетели над замком. Во дворе замка на них глазели солдаты с открытыми ртами. Фаусту пришло в голову, что их запросто можно забросать камнями или даже бомбами с черным порохом; что крепости и городские стены ничего не значат в дерзком новом мире, который сейчас рождался.
- Что, Вагнер, - ликующе промолвил Фауст, - ты по-прежнему считаешь меня безумцем?
Вагнер одним движением повернулся и резко простер руки к учителю, склоняя к нему голову.
- О учитель! - вскричал он. - Простите меня за то, что я сомневался в вас!
Менее чем через полчаса они опустились на поле в пяти милях от города; корзина опрокинулась, и Вагнер вывалился на землю. Сломанная нога была невеликой расплатой за совершенный полет, но это могло осложнить победное возвращение в город. Впрочем, сейчас все казалось прекрасным.
- Мы пережили долгую суровую зиму, - произнес Фауст. - Но теперь весна, вся природа расположена к нам и нашей работе. Вся Европа ляжет к моим ногам. Впереди ждут лишь слава и богатство.
На следующий день кредиторы Фауста собрались в ратуше и дружно поклялись подать против него иск.
5. МНИМЫЙ РАССВЕТ
За час до рассвета пронизывающий холод и неверный свет растворились в безоблачном небе над Виттенбергом. Жирные мухи-однодневки, комары и прочие обитатели берегов водоемов, рыщущие в поисках питания, внезапно вылетели из света и вторглись в темный город. Описав над ним пять огромных кругов, они пронеслись над темными и пустыми улицами, над складами и колокольней, над университетом и замком и вернулись в свет. Какое-то время под куполом света были видны двое мужчин на телеге - но вот она укатила в поля, и город, с его богатством, людьми и проблемами, под непрерывным действием всеобщего растворителя, известного как «сейчас», канул в небытие.
В мансарде за городской стеной студент, который, потратив всю ночь и б?льшую часть двух свечей, без устали корпел над переводом десяти страниц бессмертной риторики Цицерона, услышал цок-цок копыт и скрип деревянных колес. Он резко вскинул голову и тупо уставился на оштукатуренную стену, мыслями все еще погруженный в римскую славу и воспоминания о своей давней поездке в Париж.
- Какая-то ранняя пташка, - вслух произнес он.
Булыжник был холодным и влажным. Из-под копыт запряженной в повозку лошади шмыгнула крыса. Она стремительно пробежала по мозаике из луж, по колее, выбитой колесами повозок и копытами, по битому кирпичу - и скрылась в своем логове, вход в которое прятался среди груды разбитых ручных тележек и гнилых досок. Остановившись у входа в нору, крыса оглянулась на людей блестящими глазками-бусинками. Где-то вдалеке залаяла собака. Надменно взмахнув хвостом, крыса исчезла в норе.
Следующим, кто увидел проезжающую повозку, был седобородый старик Мафусаил, живущий скорее как крыса, нежели как человек, - в дубовой бочке, наполовину врытой на рабочем дворе добросердечного плотника, чьего имени он даже не знал. Устроившись в своем прибежище, согбенный, он стоял на четвереньках голый; когда повозка проезжала мимо, старик повернул голову, подметая бородой землю. Его голос напоминал завывание:
- О лакедемоняне, обуздатели превосходных коней, осквернители Гесихия, - кричал он. - Ваши члены скованы бесстыдной надеждой; ваши брови победно искривились близ вод Алфея
[12]
. Иксион, навечно привязанный Зевсом к своему крылатому колесу, описывает круг и громким криком передает свое послание смертным: «Велика сила Богатства; и в конце всей горечи ожидает сладостное осознание, что все было неверно: лучшее из всех вещей - это вода».
Давным-давно, до того, как лишился разума из-за заучивания наизусть античных текстов, он был ученым, и его безумные декламации по-прежнему были весьма популярны на студенческих пирушках.
Слушая его, молодой человек усмехнулся и запустил руку в свою суму, чтобы бросить кусок хлеба безумцу. Его забинтованная и в лубках нога болела и пульсировала от каждого толчка, и он дрожал от холода. Однако он ощущал необычную уверенность в себе, совершенное спокойствие и готовность к любым предстоящим событиями. Каждый предмет он видел так, будто смотрел на него в последний раз, и всплески страха лишь укрепляли этот его настрой.
- Будет прекрасный денек.
Его темнобородый товарищ хмыкнул. Несмотря на суровую зиму и на то, что его сердце волновалось не меньше, чем у его молодого друга, он был спокоен.
Перед самой повозкой, как бы указывая ей дорогу, не видимый и не замечаемый никем, кроме более старшего человека, по улице города проворно несся пляшущий демон. Его лапы, два темных языка пламени, коснулись покрытого мхом края колодца, затем соломенной крыши, крыльца с покосившейся дверью, затем оконной рамы. Его смех звучал только для одних ушей.
Повозка остановилась на площади между замком и его церковью. Западные ворота все еще были заперты. К востоку от города, за Ростокскими воротами, ожидая, когда солнце разгонит тьму, несколько словоохотливых пожилых славянских крестьян, сидя возле своих повозок, старательно обменивались обрывками сплетен и прочей болтовней, чтобы разносить их далее по округе. Вместе с ними сидел и стражник, и правящий повозкой бородач не сомневался, что поутру стражник будет страдать с перепоя и поэтому будет безразличен ко всему.
Бородач был настроен мрачнее некуда. Очень тяжело скрываться от долгов. Но если это делать, то лучше сейчас: экзамены начинаются меньше чем через неделю, и кто заподозрил бы, что учитель исчезнет раньше, чем соберет обильные гонорары? Между тем, все были убеждены, что он улетел и теперь надолго исчезнет. Он принял добрый совет, какими дорогами идти. И не боялся преследования. Он испытывал только горечь стыда.
Утренний ветер принес с болот из-за стен сернистый запах вместе с гнилостным смрадом застоявшейся воды. Эти запахи смешивались и сливались в алхимическом браке с обычной уличной вонью людей, собак и свиней, питающихся отбросами, чтобы сформировать букет, густой и проникающий во все закоулки, как зловоние дворового нужника.
