К тому времени я уже сгорала от желания. Мне не терпелось
прикоснуться к нему, но, когда я протянула руки, Роман бережно прижал их к
полу.
— Еще рано, — прошептал он.
Я была рада этому, потому что все дело заключалось во
времени. Я покупала его. Да, покупала. Выигрывала время, чтобы успеть придумать
план. План, который… Ладно, потом.
— Цвет фуксии, — заметил он, проведя пальцами по моим
трусикам, представлявшим собой лоскутки кружев. — Кто это придумал?
— Я редко надеваю розовое и красное, — призналась
я, — но белье этих цветов почему-то люблю. И, конечно, черное.
— Тебе идет. Ты сможешь трансформировать их когда
угодно, верно?
— Да, а что?
Роман протянул руку и одним движением стащил с меня трусики.
— Они мне мешают.
Я застонала и выгнулась ему навстречу, стремясь
удовлетворить терзавшее меня желание. Но Роман снова уложил меня на пол. Его
язык продолжал дразнить меня, усиливая наслаждение.
Наконец, я достигла пика наслаждения и громко вскрикнула. Он
стиснул мое трепетавшее тело и продолжил свои жгучие ласки. Однако это уже было
выше моих сил. Достигнув наслаждения еще раз, я стала умолять его остановиться.
Роман отпустил меня, отстранился и стал наблюдать за
судорогами, сотрясавшими мое тело. Когда они утихли, я за две секунды стащила с
него одежду, и он лег на меня.
— О боже, Джорджина, — прошептал он, глядя мне в
глаза. — Ты даже не представляешь себе, как я тебя хочу.
Но я представляла.
Как только наши тела слились, я ликовала так, словно вернула
себе недостающую часть. Его движения были неторопливыми и точно рассчитанными.
Роман следил за выражением моего лица и выяснял, как на меня действует
изменение направления.
«Я выигрываю время», — твердила я, но, когда он прижал
мои запястья к полу и стал вонзаться в меня все глубже и глубже, стало ясно,
что я себе лгу. Дело было не в желании предупредить Джерома и Картера, а во мне
самой. Мое желание было эгоистичным. Я изнывала по Роману последние две недели
и теперь получила то, чего хотела. Он оказался совершенно прав. Инстинкт
суккуба был тут ни при чем. Одно чистое сладострастие. Мне приходилось
заниматься сексом с бессмертными, но с тех пор прошло много времени. Я уже забыла,
что можно, помимо своей воли, не читать чужие мысли и просто наслаждаться
собственными ощущениями.
Мы двигались в одном ритме, как будто занимались этим много
веков. Постепенно наши движения становились более порывистыми и менее точными.
Он вонзался в меня так яростно, словно хотел пригвоздить к полу. Откуда-то
доносились громкие крики, и я с трудом поняла, что они принадлежат мне. Я
потеряла представление об окружающем и способность связно мыслить. Существовало
только мое тело и пожиравшее его желание. Оно сжигало меня, но продолжало
требовать большего. Стремясь как можно скорее достичь пика наслаждения, я
подалась навстречу Роману.
Поняв это, Роман ахнул. В его глазах горела первобытная
страсть.
— Я хочу видеть, как ты кончишь еще раз, —
прошептал он. — Сделай это для меня.
Этих слов оказалось достаточно. Я тут же достигла
головокружительного экстаза, и из моего давно охрипшего горла вырвался громкий
крик. Не знаю, каким было выражение моего лица, однако оно заставило Романа
достигнуть оргазма почти одновременно со мной. Он не издал ни звука. Только
закрыл глаза и после заключительного рывка остался во мне, дрожа от
наслаждения. Потом он перекатился на спину и лег рядом со мной. Я повернулась,
положила ладонь на грудь Романа и стала поглаживать его загорелую кожу.
— Ты очень красивый, — сказала я и обхватила
губами его сосок.
— Ты тоже ничего, — пробормотал он, гладя меня по
голове. Я была покрыта испариной, от которой мои волосы увлажнились и завились
сильнее обычного. — Это твое настоящее тело?
Я покачала головой, удивленная вопросом, и провела губами по
его шее.
— Я получила это тело, когда стала суккубом.
Давным-давно. — А потом спросила в промежутке между двумя поцелуями: — Оно
тебе не нравится? Знаешь, я могу стать такой, какой ты захочешь.
Роман улыбнулся, блеснув белыми зубами.
— Именно поэтому и следует заниматься любовью только с
суккубом. — Он сел, обнял меня, а потом, покачиваясь, встал. — Нет.
Если ты спросишь меня об этом лет через сто, может быть, я отвечу по-другому.
Но сейчас мне хочется как следует изучить это тело.
Он отнес меня в спальню, где мы занялись любовью немного
более цивилизованно, наши тела льнули друг к другу, как языки жидкого пламени.
Теперь, когда животное начало было удовлетворено, мы не торопились и изучали
реакции собственных тел. Любовь неторопливая и нежная сменялась бурной и
страстной, затем следовал отдых, и все начиналось сначала. Часа в три ночи я
окончательно выдохлась и, наконец, уснула, положив голову ему на грудь и забыв
о тревогах, копошившихся в дальнем углу сознания.
Я проснулась через несколько часов и рывком села, с
ужасающей ясностью вспомнив события прошедшей ночи. Я уснула в объятиях
нефилима. Говорила о собственной уязвимости. И, тем не менее, осталась целой и
невредимой. Роман лежал рядом со мной, теплый и довольный, Обри дремала в
ногах. Оба неохотно открыли глаза, потревоженные моим резким движением.
— Что случилось? — подавив зевок, спросил Роман.
— Н-ничего. — Когда приступ страсти прошел, я
обнаружила, что могу мыслить ясно.
Чего я добилась, переспав с Романом? Выиграть время мне
удалось, но выхода из этой сумасшедшей ситуации я так и не нашла.
Затем я увидела нарциссы Картера, и они подсказали мне
решение. Сами цветы были тут ни при чем, но я поняла, что не могу позволить
Роману убить Картера. Нужно действовать рискованно, не боясь провала. «У
каждого из нас бывают минуты слабости. Имеет значение только то, как мы их
преодолеваем».
То, что я любила нефилима и ненавидела ангела, значения не
имело. Тем более что и то и другое было правдой лишь наполовину. Дело
заключалось во мне. В том, кем я себя считала. Я провела целые века, причиняя
вред людям, чтобы выжить самой, но я никогда не участвовала в заранее
обдуманном убийстве, какой бы уважительной ни была его причина. До этого я еще
не дошла. Пока.
Я смахнула слезы, вызванные сложностью задачи, которую мне
предстояло решить. Ах, Роман, Роман…
— Тогда спи, — пробормотал он и провел ладонью по
моему бедру.
Да, теперь я знала, что нужно сделать. Это нельзя было
назвать настоящим планом, но ничто другое мне в голову не приходило: мне нужно
воспользоваться его нынешней беспечностью.
— Не могу, — объяснила я, вылезая из
кровати. — Мне пора на работу.
Он широко раскрыл глаза.
— Что? Когда?
