— Мельница не мелет сегодня, Красавица? — выкрикнула свое приветствие Милли.
— He-а… красавица… — мрачно ответила девушка, не шелохнувшись.
— А куда подевались приступки? — в ужасе вскричала Милли. — Их-то возле забора нету!
— Стало быть, нету, — подтвердила лесная нимфа в красной юбке и лениво улыбнулась, обнажив свои великолепные зубы.
— И кто же это наделал? — строго спросила у нее Милли.
— Не ты и не я, — ответила та.
— Это старый Чурбан, папаша твой! — распаляясь, выкрикнула Милли.
— Может, оно и так, — молвила нимфа.
— И калитка заперта?
— Заперта, — угрюмо проговорила дочка мельника, искоса бросая дерзкий взгляд на Милли.
— Где ж Чурбан?
— С той стороны где-то… откуда мне знать… — сказала угрюмая нимфа.
— А ключ где?
— Где ему, девчонка, быть, как не тут, — ответила нимфа и хлопнула рукой по карману.
— И ты смеешь задерживать нас? Отомкни калитку сейчас же, негодная! — вскричала Милли, топнув ногой.
Нимфа лишь улыбнулась зловеще.
— Отомкни калитку! Сейчас же! — продолжала кричать Милли.
— И не подумаю.
Я ожидала вспышки ярости от Милли в ответ на подобную дерзость, но моя кузина казалась удивленной и озадаченной — выходка девушки ее смутила.
— Эй, дуреха, ты не успеешь и глазом моргнуть, как я буду за забором, только вот не хочу. Что на тебя нашло? Отомкни калитку, говорю, а не то я тебе покажу!
— Оставь ее, дорогая, — вмешалась я, опасаясь, что они накинутся друг на друга. — Наверное, ей приказали не отпирать калитку. Так, любезная девушка?
— А ты, вижу, поумнее из вас двоих, — наградила она меня похвалой. — Угадала, девчонка.
— Кто тебе приказал? — потребовала ответа Милли.
— Папаша.
— Старый Чурбан! Ну, от эдакого точно расхохочешься: наш слуга — и не пускает в наш собственный лес!
— Слуга — да не твой!
— Эй, девчонка, что хочешь сказать?
— У старого Сайласа он в мельниках, а ты ни при чем тут!
Сказав это, нимфа поставила ногу на засов калитки и легко перепрыгнула через нее.
— Ты можешь так, а, кузина? — повернувшись ко мне, зашептала Милли и нетерпеливо подтолкнула меня локтем. — Хорошо бы — смогла.
— Нет, дорогая… Милли, уйдем. — Я двинулась прочь.
— Гляди, девчонка, тяжкий денек тебе выпадет, когда я Хозяину расскажу, — пригрозила Милли нимфе, стоявшей на бревне за забором и не сводившей с нас мрачного взгляда. — Мы и без тебя будем на той стороне.
— Врешь! — крикнула та.
— А чего ж не будем, негодная? — проговорила моя кузина в меньшем, чем я ожидала, гневе. Все это время я тщетно пыталась увести ее.
— Твоя подружка не из диких кошек, как ты, — вот чего! — сказала бойкая сторожиха.
— Ну перепрыгну! Ну тебя стукну! — пообещала Милли.
— А я — тебя, — ответила та, злобно мотнув головой.
— Идем, Милли, я ухожу, ты — как хочешь, — проговорила я.
— Но нельзя же нам уступать, — горячо зашептала кузина, схватив меня за руку. — И ты перепрыгнешь… и увидишь, что я с ней сделаю!
— Не перепрыгну.
— Тогда я вышибу дверь, и ты пройдешь! — вскричала Милли, толкнув тяжелым башмаком крепкий забор.
— Мяу-мяу-мя-а-а-у! — ухмыляясь, замяукала нимфа.
— А ты знаешь, кто эта леди со мной? — вдруг воскликнула Милли.
— Девчонка покрасивее тебя, — ответила сторожиха.
— Это моя кузина Мод, мисс Руфин из Ноула… она богаче самой королевы, а Хозяин — опекун у кузины, и он заставит старого Чурбана тебя образумить!
Нимфа угрюмо оглядела меня — с легким любопытством, как мне показалось.
— Погоди, заставит! — грозила Милли.
— Пойдем же, нам надо идти, — сказала я Милли и потянула ее за собой.
— Так мы пройдем наконец? — в последний раз выкрикнула свое требование Милли.
— Даже на столечко не пройдете, — отрезала сторожиха и показала на пальцах, прижав кончик большого к кончику указательного, а потом дерзко щелкнула пальцами и ухмыльнулась, открыв красивые зубы.
— Я сейчас в тебя камень брошу! — крикнула Милли.
— Проваливай, а не то — давай побросаемся, сколько ты, девчонка, захочешь. Ну, берегись! — И Красавица подняла круглый камень величиной с мяч, каким играют в крикет.
Не без труда удалось мне увести Милли, прежде чем начался бой, и я очень досадовала на себя, что не отличалась особым проворством.
— Ничего, кузина, пойдем, я знаю, где можно пробраться, — возле речки, там берег высокий, — сказала Милли. — Ну не тварь она, а?
Отступая, мы видели, как девушка не спеша направилась к ветхому, крытому соломой домишке, выглядывавшему из-за небольшого скалистого, поросшего лесом взгорья. Она крутила на пальце бечевку с ключом, который чуть не привел к баталии.
Берег речки оказался довольно высоким, мы легко обошли по нему кончавшийся тут забор и продолжили путь. Милли была, как прежде, невозмутима, а наша прогулка — вновь на редкость приятна.
Наш путь лежал вдоль реки, деревья росли все гуще, все выше, и наконец мы очутились под сводами величественного леса, а за неожиданным поворотом реки увидели живописные развалины старого моста с остатками сторожки у ворот на той стороне.
— О Милли, дорогая! — воскликнула я. — Вот чудесное место, чтобы порисовать! Мне так хочется сделать этюд.
— Точно… И нарисуй! Конечно же нарисуй! Вот камень — чистый, удобный; садись, ты выглядишь очень уставшей. Рисуй, а я посижу рядом с тобой.
— Да, Милли, я на самом деле устала, я присяду, но рисунок получится в другой раз — ведь у нас нет ни карандашей, ни бумаги. Такое красивое место, однако, нельзя пропустить — давай придем сюда завтра.
— К черту завтра! Ты сделаешь это сегодня, разрази меня гром — сделаешь. Я умираю — хочу видеть, как ты рисуешь; я принесу эти твои штуковины, в ящике у тебя найду. И попробуй только не нарисуй мне!
Глава XXXIV
Самиэль
Напрасно я протестовала — она клялась, что по камням, недалеко от того места, где мы сидели, переберется на другой берег реки, пустится напрямик к дому и вернется с моими карандашами и альбомом через четверть часа. Она побежала со всех ног — ее престранные белые чулки и ботинки землекопа так и мелькали, — поскакала по выступавшим из воды камням, таким ненадежным; я не осмелилась по ним догонять ее и была вынуждена вернуться на «чистый, удобный» камень, сидя на котором, наслаждалась величавым лесным уединением и видом разрушенного моста. Его очертания, темные на том берегу, все больше светлели к середине реки — воздушные, высоко вознесенные над водой, — и сквозь щели обветшавшего сооружения струились солнечные лучи, а меж дремавшими вблизи от меня лесными деревьями-великанами тут и там открывались сумеречные просеки. Настоящие декорации романтической грезы.
