— Я решился на последнюю меру. Мне больше нечего делать.
— Нечего делать, нечего делать… — проговорила она со слезами на глазах.
— Нечего делать? Нечего? — произнесла Доличка, повторяя слова хозяйки грустным механическим голосом.
НО ЕСТЬ ЕЩЕ КОЕ-ЧТО — послышался в голове грубый мертвенный шепот Лица.
ЕЩЕ КОЕ-ЧТО
РАЗВЕСТИСЬ С НЕЙ? ТЫ ДОЛЖЕН УБ…
— Нет, нет, довольно! — яростно воскликнул Каренин, испугав Долли. — Я разведусь с ней, и точка!
— Нет, это ужасно! Подумайте о ней! Она будет ничьей женой, она погибнет!
— Что же я могу сделать? — подняв плечи и брови, сказал Алексей Александрович.
Воспоминание о последнем проступке жены так раздражило его, что он опять стал холоден, как и при начале разговора.
— Я очень вас благодарю за ваше участие, но мне пора, — сказал он, вставая.
— Нет, постойте! Вы не должны погубить ее. Постойте, я вам скажу про себя. Я вышла замуж, и муж обманывал меня; в злобе, ревности я хотела все бросить, я хотела сама… Но я опомнилась; и кто же? Анна спасла меня. И вот я живу. Дети растут, муж возвращается в семью и чувствует свою неправоту, делается чище, лучше, и я живу… Я простила, и вы должны простить!
Алексей Александрович слушал, но слова ее уже не действовали на него. В душе его опять поднялась вся злоба того дня, когда он решился на развод. Он отряхнулся и заговорил пронзительным, громким голосом:
— Простить я не могу, и не хочу, и считаю несправедливым. Я для этой женщины сделал все, и она затоптала все в грязь, которая ей свойственна. Я не злой человек, я никогда никого не ненавидел, но ее я ненавижу всеми силами души и не могу даже простить ее, потому что слишком ненавижу за все то зло, которое она сделала мне! — проговорил он со слезами злобы в голосе.
— Любите ненавидящих вас… — стыдливо прошептала Дарья Александровна.
Он хотел ответить, но голос вдруг сменился на ужасный скрипучий голос Лица, которое заговорило его устами:
НЕТ, НЕНАВИДЕТЬ ИХ ЕЩЕ СИЛЬНЕЕ!
И, повернувшись на каблуках, он вышел из комнаты, оставив дрожащую от страха Долли, которая, как и многие другие после общения с Карениным, шепнула Доличке:
— Что с ним?
Тем временем Алексей Александрович взял свое пальто и шляпу и, проходя мимо гостиной, остановился в дверях. За столом над пустыми тарелками по-прежнему сидели два спорщика, рассуждавших об интеллектуальных способностях роботов. Каренин холодно посмотрел на них и произнес:
— Господа, скромно рискну предположить, что вы тратите слишком много сил и времени на обсуждение этих запутанных и старых как мир вопросов. В скором времени эта тема станет… скажем так… неактуальной.
Затем Алексей Александрович спокойно простился и уехал.
Глава 7
Когда встали из-за стола, Левину хотелось идти за Кити в гостиную; но он боялся, не будет ли ей это неприятно по слишком большой очевидности его ухаживанья за ней. Он остался в кружке мужчин, принимая участие в общем разговоре, и, не глядя на Кити, чувствовал ее движения, ее взгляды и то место, на котором она была в гостиной.
— Я думал, вы к фортепьянам идете, — сказал он, подходя к ней. — Вот чего мне недостает в деревне: музыки.
Она наградила его, как подарком, улыбкой и сказала:
— Что за охота спорить? Ведь никогда один не убедит другого!
— Да, правда, — согласился Левин, — большею частью бывает, что споришь горячо только оттого, что никак не можешь понять, что именно хочет доказать противник.
И после этих слов они перестали слышать оживленный разговор, происходивший в соседней комнате, и остались наедине в гостиной, если не считать их роботов-компаньонов, державшихся на почтительном расстоянии от хозяев. Они вдруг почувствовали, что мир существует только для них.
Кити, подойдя к расставленному карточному столу, села и, взяв в руки маленький клинок, стала чертить им по новой зеленой клеенке расходящиеся круги. Они возобновили разговор, который так же шел за обедом: о свободе и занятиях женщин. Левин был согласен с мнением Дарьи Александровны, что девушка, не вышедшая замуж, найдет себе дело женское в семье; например, сделаться petite mécanicienne и обслуживать бытовых роботов I класса.
— Нет, — сказала Кити, покраснев, но тем смелее глядя на него своими правдивыми глазами, — девушка может быть так поставлена, что не может без унижения войти в семью, а сама…
Он понял ее с намека.
— О да! — сказал он, — да, да, да, вы правы, вы правы!
Сократ и Татьяна обменялись взглядами, они понимали, что между их хозяевами возникли сильные чувства, и в молчаливом согласии оба робота синхронно коснулись кнопок чуть ниже подбородков и сами погрузили себя в Спящий Режим — что роботы совершают чрезвычайно редко.
Наступило молчание. Она все чертила ножиком по столу. Глаза ее блестели тихим блеском. Подчиняясь ее настроению, он чувствовал во всем существе своем все усиливающееся напряжение счастья.
— Ах! Я весь стол исцарапала! — сказала она и, положив ножик, сделала движенье, как будто хотела встать.
«Как же я останусь один без нее?» — с ужасом подумал он и взял ножик.
— Постойте, — сказал он, садясь к столу. — Я давно хотел спросить у вас одну вещь.
Он глядел ей прямо в ласковые, хотя и испуганные глаза.
— Пожалуйста, спросите.
— Вот, — сказал он и нацарапал начальные буквы: к, в, м, о, э, н, м, б, з, л, э, н, и, т? Буквы эти значили: «когда вы мне ответили: этого не может быть, значило ли это, что никогда, или тогда?»
Не было никакой вероятности, чтобы она могла понять эту сложную фразу; и даже с наступлением блистательного Века Грозниума, подарившего людям тысячи новых возможностей, чтение мыслей оставалось все еще невозможным. Но он посмотрел на нее с таким видом, что жизнь его зависит от того, поймет ли она эти слова.
Она взглянула на него серьезно, потом оперла нахмуренный лоб на руку и стала читать. Изредка она взглядывала на него, спрашивая у него взглядом: «То ли это, что я думаю?»
— Я поняла, — сказала она, покраснев.
— Какое это слово? — сказал он, указывая на «н», которым означалось слово «никогда».
— Это слово значит никогда, — сказала она, — но это неправда!
Он быстро заменил исписанный пласт ацетата, подал ей ножик и встал. Она нацарапала: т, я, н, м, и, о.
Долли утешилась совсем от горя, причиненного ей разговором с Алексеем Александровичем, когда она увидела эти четыре фигуры: Сократа и Татьяну в Спящем Режиме, Кити с ножиком в руках и с улыбкой робкою и счастливою, глядящую вверх на Левина, и его красивую фигуру, нагнувшуюся над столом, с горящими глазами, устремленными то на стол, то на нее. Он вдруг просиял: он понял. Это значило: «тогда я не могла иначе ответить».
