* * *
Каждый вдох давался Ласке с трудом. Перед глазами маячил огромный живот — отвратительно раздутый, оплетенный сизыми веревками вен; своей тяжестью он прижимал ее к ложу, словно там, внутри, таилась не трепетная плоть, а чугунная гиря… Спазмы следовали один за другим, потроха словно выкручивала чья-то грубая рука — но боли не было.
— Тужься! Тужься! Ту-у-ужься!!! — завывали поблизости чьи-то голоса. Она изо всех сил напряглась, стискивая кулачки, ногти впились в ладони. И живот вдруг лопнул, распахнувшись по всей длине, от лобка до подвздошья! Вместо крови из страшной раны брызнули изумрудные лучи, и над опавшим чревом развернулся Знак — страшный и противоестественный, помесь паука с иероглифом. В этот миг девушка проснулась. Стояла ночь. В недрах стального монстра постукивали паровые машины, и едва ощутимая, правильная вибрация хорошо отрегулированного механизма успокаивала.
— Что, опять кошмары? — на соседней койке скрипнули пружины. Озорник сел и принялся нашаривать спички.
— Не надо, не зажигай. Все в порядке. Я что, снова кричала во сне?
— Не знаю. Но от чего-то же я проснулся, верно? Слушай, может, тебе показаться судовому доктору?
— Он не скажет мне ничего такого, что я не знала бы сама. — Ласка помолчала. — Лева, послушай… Что с нами будет?
— Давненько меня никто не называл этим именем, — откликнулся Озорник. — Что будет? Думаю, все у нас будет хорошо.
Девушка невесело усмехнулась.
— Ну да, именно это ты и должен был сказать глупой брюхатой бабенке…
— Положим, глупой ты сроду не была, не льсти себе! — хмыкнул собеседник. — К тому же я и впрямь так думаю. Пока все складывается на редкость удачно: мы обзавелись союзниками и избавились от врагов; перед нами весь мир… И самое главное, с нами — Лексикон!
— Он-то меня и пугает… Знаешь… Я видела твое лицо, когда ты воспользовался этой вещью. Ты был как…
— Одержимый? — закончил фразу Озорник, и Ласка поняла, что он улыбается во весь рот. — Бешеный? У меня изо рта шла пена, а единственный глаз вылез на лоб, словно у циклопа?
— Тебе все шутки! Неужели ты сам не чувствуешь?!
— Чувствую, конечно. Мы с ним, некоторым образом, части целого — я ведь тебе рассказывал, помнишь? Человек, предмет и место… Не хватает только третьей составляющей, но и без нее я теперь могу… многое. Остался последний шаг, Ласка; и наши мечты исполнятся.
— Твои мечты…
— Наши! — с нажимом произнес Озорник. — Или ты готова отказаться от всего, за что мы боролись? Неужели ты думаешь, что все наши приключения — это зря?
— Нет, конечно…
«Просто теперь я отвечаю не только за себя», — хотела добавить девушка, но промолчала. В груди родился горячий комок, поднялся вверх, сдавил горло. Она чуть слышно всхлипнула, проклиная себя за эту слабость. Дочери инженера Светлова недостойно реветь, словно какой-нибудь истеричке. Озорник встал, пересек каюту и присел на ее койку. Ласка ощутила прикосновение его горячей ладони ко лбу.
— Все будет хорошо, мисс Лэсси Светлоу, Маленькая Ласка, все будет хорошо, — шептал этот невозможный, нелюбимый — и самый близкий ей человек.
— Знаешь, врагам так и не удалось завоевать Атаманство, — сказала девушка, немного успокоившись. — Я нашла месячной давности газеты, там есть пара заметок. Ордынские боевые машины прорвались за перевал, но были остановлены огнем артиллерии — а дружественные племена Снежной Страны ударили их армии во фланг. Похоже, ты был прав — эта война обойдется татарам куда как дорого! Хотела бы я знать, выжил ли кто-то из наших…
— Ты имеешь в виду из гарнизона Крепости? Да наверняка! Должен сказать, полковник Шолт-Норт произвел на меня впечатление. Думаю, такой человек просто обязан был предотвратить окончательный разгром и отступить. Например, по подземному ходу.
— Откуда ты знаешь про тоннель? — слабо удивилась Ласка.
— Догадался. Крепость возвели казаки, не самые худшие воины в мире; наверняка были предусмотрены и пути отступления, и ловушки для врага, и тайные тропы в горах.
— Были, — подтвердила Ласка. — Спасибо тебе, Лева…
— За что?
— Так… Знаешь, я бы хотела вернуться обратно. Ну, после всего.
— Ты все еще не понимаешь! — жарко возразил Озорник. — Если у нас получится, мы… Мы заживем в новом мире!
— И каким же он будет?
— Великолепным. Чистым. Свободным. Знаешь, я мечтаю дать людям право самим выбирать свою судьбу. Надо только разорвать незримую паутину, что соткали сильные мира сего, и тогда…
— А что выберут такие, как Стерлинг? — перебила девушка. — Собственное королевство? Абсолютную власть?
— Наш разговор все больше походит на диспуты, которые мы вели с товарищами в Петербурге! — неожиданно рассмеялся Озорник. — О, эти бесконечные споры — за окнами метет метель, позабытый чай стынет в граненых стаканах… Изменить человеческую природу не в моих силах, уж извини! Разве что уничтожить большую часть человечества в надежде, что оставшиеся заживут праведной жизнью. Но, помнится, даже у Господа не получилось — только зря сгоношил старика Ноя.
Ласка помолчала, переваривая услышанное.
— Ты ведь это в шутку, правда?
— Насчет «уничтожить человечество»? Да как тебе сказать… Не совсем. Это как раз возможно. То есть будет возможно, когда я отнесу Лексикон к источнику мощи. Вообще, соблазнительная мысль: устроить всемирный потоп или что-нибудь еще в этом роде, извести род людской под корень. И воссоздать его заново, в надежде на лучшее будущее. Но — абсолютно лишено смысла, знаешь ли. Человеческую природу не переделаешь; я не настолько глуп, чтобы изображать Господа Бога.
— Куда мы держим курс? — спросила девушка чуть погодя.
— Есть по меньшей мере три места, где можно пробудить возможности Лексикона: это Австралия, Антарктика и — Новый Свет, да. Капитан с моей подачи выбрал последний вариант: ледяной континент слишком суров, а по пути к Австралии запросто можно столкнуться с военными судами. Этот остров-континент давно уже стал самой большой в мире тюрьмой. Любой корабль, обнаруженный в тамошних территориальных водах, рискует по меньшей мере досмотром со стороны имперских военных.
— Но в Новом Свете тоже каторга…
— Верно; однако Атлантика в этом отношении куда более спокойное место, чем Индийский океан. Достаточно держаться в отдалении от привычных маршрутов. — Озорник вдруг зевнул. — Знаешь, давай все-таки спать. Как говорит наш мохнатый друг, утро вечера мудренее.
— Ты имеешь в виду Потапа? — пробормотала Ласка, кутаясь в одеяло.
— Кого же еще? Этот медведь — настоящий кладезь московитских пословиц и поговорок.
* * *
— Все не так уж плохо, Огюст; перестаньте, наконец, хмуриться. — Сильвио Фальконе промокнул губы салфеткой и довольно откинулся на спинку стула. — Наслаждайтесь жизнью, дружище! Бьюсь об заклад, это лучший ресторан в Альбионе, по крайней мере, из тех, где я бывал. Итак, пока вы отсутствовали, я раздобыл кое-какую информацию. Похоже, наш мистер Инкогнито наконец-то перестал быть таковым. Я задействовал свои старинные связи в разведке; и вот сюрприз — буквально вчера получил любопытнейшие бумаги.
