Итак, ночь пала словно молот.
По ту сторону раковины клубились радиоактивные облака из метана и азота серо-розового, серо-оранжевого и простого серого цвета, слегка подсвеченные сиянием газового гиганта, вокруг которого вращался наш спутник (освещенный, в свою очередь, светом далекой планеты, вокруг которой вращался он сам, – эту затерянную в бесконечности планету Охранители предпочитают именовать Близнецами).
Огни расцвели в сотнях высоких башен и свободно парящих в воздухе шарах. Редкие граждане, прогуливающиеся по мостовым из сиалона, словно повинуясь древним инстинктам, ускорили шаг, пусть это и противоречило их рациональному мировоззрению.
Ночь наступала. Любое живое существо в любом уголке мира при наступлении темноты испытывает хотя бы легкое беспокойство, страшась глаз, что горят по ту сторону костра.
Мой мозг тоже окутывал дурман возбуждения. Однако вызвано оно было совсем иными причинами.
Спустя полчаса после того, как на Вавилон пала пестрая тьма, я приготовился шагнуть с платформы на пятидесятом этаже жилой башни, неся с собой нечто, мне не принадлежавшее. Я был уверен, что никто не видел, как я взял эту вещь – относительно небольшую, чтобы уместиться за поясом, и достаточно ценную, чтобы обеспечить мне полгода безделья и удовольствий. Игра определенно стоила свеч.
Обхватив латунный выступ на ремне из черной кожи, опоясывающем грудь, я приготовился задействовать спусковой механизм и уже поздравлял себя с успешным завершением очередного дела, как выстрел из лазера меха-охранника чуть не снес мне ухо.
Я рухнул на край платформы, вывернув шею в направлении выстрела. Следующий выстрел пронзил болью спину.
Зашедшись воплем, я наставил указательный палец на назойливого, но недалекого противника.
Из крохотного зернышка полупроводникового лазера, вживленного под ноготь, вырвался луч, пронзивший меха, и тот с глухим стуком рухнул вниз.
Ноги дрожали, спина горела (хорошо хоть, что раны, оставляемые лазерным лучом, прижигаются сами по себе). Мое снаряжение аккуратно свалилось вниз, и я остался голым, за исключением сандалий и ремня, и если уж говорить об украшениях (хотя он служил мне не только в качестве такового), еще и карканета. Самый очевидный шанс на спасение был упущен. Каким бы отчаянным ни казалось положение, без подъемного механизма я не мог взять и просто шагнуть в воздух.
Оставались еще две возможности, первая из которых – спуститься на медленном гравитационном лифте, чтобы повстречаться внизу со злобной толпой обеспокоенных граждан Вавилона.
Поначалу мне показалось, что второй способ еще хуже. Я мог подняться на пять этажей вверх и, послав вызов, заказать такси прямо с крыши (величины платформы как раз хватало для одного человека). Тогда я оказался бы заточен в транспортном средстве, которое Вавилон немедленно задержит, как только прознает о том, что я совершил.
Итак, я вбежал внутрь здания и устремился на крышу.
Зачастую выбор кажется неверным только потому, что нам не дано увидеть сразу все ракурсы.
На крыше – на пятьдесят пять заполненных софонтами этажей ближе к светящемуся смертоносному небу, чем мне хотелось бы, – я вызвал такси, просто для того, чтобы запутать следы, затем запросил время.
[20.10.01], пришел ответ.
Стало быть, Висячие сады будут с минуты на минуту. Перед тем, как отправиться на дело, я тщательно изучил расписание.
Всмотревшись во тьму, я заметил парящий в воздухе мерцающий волшебный дворец, затопленный зеленью. Дворец располагался на широком диске, который занимал несколько гектаров.
Те несколько минут, на протяжении которых диск приближался, показались мне вечностью. Водя толстым пальцем между торсом и шеей (глупый маньеризм, но это было сильнее меня), я следил за выходами к лифтам, каждую секунду ожидая, что двери извергнут толпу преследователей.
Однако никто не появился. И вот уже Висячие сады над моей головой.
Именно из-за Садов в Вавилоне не было зданий выше того, на крыше которого я стоял.
Многоцветное небо внезапно заслонила Тень, и я уловил ароматы зелени и удаляющиеся голоса. Внезапно, словно усик богомола, щеки коснулась лиана. Сбросив сандалии, я поднял руки, ища толстую лозу.
Нашел ее.
Вскарабкался.
Местные детишки занимаются этим ради забавы, нимало не заботясь о том наказании, которое понесут, если будут пойманы. Нередко, если они настолько глупы, чтобы не воспользоваться подъемным снаряжением, дети срываются вниз и разбиваются насмерть. Так как по рождению я не вавилонянин, мне никогда раньше не доводилось испытывать это рискованное удовольствие.
И вот сейчас я делал то, чего был лишен в дни моей безмятежной юности, проведенной в захолустье.
Сады, двигаясь в медлительной и величавой паване, миновали башню. Я завис на лиане – подо мной на расстоянии в четверть километра маячила мостовая из керамической плитки. Я неосторожно бросил взгляд на ковер огней внизу, и на меня немедленно навалилась тошнота. Я даже перестал карабкаться, осознав, как опасен этот трюк. Затем из последних сил пополз вверх.
Я занес на перила ногу, затем другую и вот уже стоял на твердой «земле». Меня приветствовал смешанный цветочный аромат.
Руки не разгибались, ноги дрожали, словно желатин. Грудь и спину покрывал пот, смешанный с кровью из открывшейся раны. От напряжения голова раскалывалась, отзываясь пульсирующей болью.
Но за поясом лежало нечто, искупавшее все трудности.
Я с облегчением поднял глаза. В такую ночь хорошо смотреть на звезды. (Видите ли, хоть я и давно живу в Вавилоне, некоторые предрассудки Охранителей я сохранил.)
Впрочем, сегодня мой пристальный взгляд уткнулся в разноцветный грязный туман.
И вот я двинулся в путь.
Я обходил парочки, тройки и даже четверки («Впятером – уже не то», – так говаривали в этот месяц в городе, в следующем придумают что-нибудь новенькое, если не прямо противоположное), укрывшиеся в укромных уголках и беседках сада. Затем миновал танцоров на площади и направился к остановке аэробусов.
Если бы я знал, как скоро мне придется сюда вернуться, я бы так не спешил.
Через несколько минут я был внизу и скоро затерялся на оживленных улицах города.
Предстояло столько сделать: встретиться со скупщиком краденого, перезарядить подкожный однозарядный лазер и наконец-то расслабиться.
Первая задача заняла час, вторая – несколько минут, а что до третьей...
Я сидел в баре, где собирались ценители удовольствий особого толка, и тут заметил его. Никогда еще я не встречал такого прекрасного богомола.
Разумеется, так их называют Охранители – они, впрочем, не гнушаются называть богомолов просто жуками. Смешно, и чего они возмущаются, когда их самих называют приматами? Когда-то я заказал (лучше бы я этого не делал) старинный роман о людях, воевавших с расой, именуемой Жуками. Типичный, без прикрас, подход Охранителей. Однако люди, считающие себя Сотрапезниками, называют богомола, с некоторыми вариациями, связанными с древней народной этимологией, летучим конем.
