С Фредой Вигн познакомился позже, хотя и предпочитал держаться на расстоянии. Девчонка умела ослаблять «заглушку», но выключить полностью не могла. Приходилось терпеть, потому что чем дальше, тем больше времени ирландец проводил со своей новой пассией. Он даже подарил ей лепрекона, еще из тех иномирных игрушек, которыми баловались дети в прошлом веке. Лепрекон был почти живой. Игрушку оживляла капелька крови хозяина. Созданьице ассимилировало хозяйскую ДНК и строило свои миниатюрные органы на ее основе — лемурийская технология, а кибермозг в голове лепрекона был атлантский. Дорогая и полностью бесполезная штука, на взгляд Вигна, но Шеймас лепрекона любил и даже, как говорят, советовался с тварью перед принятием важных решений. Где он раздобыл антикварную, запрещенную в Земной конфедерации штуковину, оставалось непонятным. Как бы то ни было, Шеймас торжественно преподнес лепрекона Фреде, велел беречь и любить. Вигн подозревал, что юная куртизанка выкинула созданьице в первый же мусоросжигатель.
И вот сейчас Фреда исчезла. Шеймас тосковал и не скрывал своей тоски.
— Не видел, значит, не твое дело, — буркнул он. — Ты же сам жаловался, что у тебя от нее башка трещит и шнобак кровит. — Поморщившись, он вновь дернул рыжие вихры и добавил: — Свалила Фреда. Бросила она меня. Нанялась к какому-то чинуше «заглушкой» и сдернула в метрополию.
— Почему? У вас же вроде все хорошо было.
— Много ты в этом понимаешь. Хорошо, плохо… Баба — она баба и есть. Твоя вон Лаура…
Вигн окаменел лицом.
— Одно слово, что твоя. Зачем ты девку моему племянничку сбагрил?
— Никому я никого не сбагривал. Во-первых, она не к Марку поехала, а к отцу. Во-вторых, она сама все решила.
— Ага. Вот так вот взяла и решила. А из-за чего? Из-за того, что вам там какая-то кликуша напророчила?
— Я в курсе, что ты не веришь в пророчества, Шеймас.
— Зато верю в людскую глупость. Не знаю как насчет пророчеств, но из всех вариантов судьбы люди всегда выбирают самый глупый. А ведь девчонка тебя любила.
— Нет, — спокойно произнес Вигн. — Любила она всегда Марка.
— Как скажешь, — с неожиданной покладистостью согласился Шеймас.
Из-за огромных заводских дверей — бочки тут, что ли, через них катали? — раздался глухой шум. Шума нынешним вечером не планировалось. Ирландец скривился. Задрав голову, он во всю глотку проорал:
— Эй, что там у вас? Опять Свен все ящики разронял?
Тишина в ответ. Шеймас с Лукасом переглянулись.
Ирландец потянулся к стоящей у стены винтовке. Лукас собрал «узы» в кулак. Лейтенант перестал жевать трубочку и резво вскочил; секунду погодя к нему присоединился сержант Круг. Оба соновца взялись за оружие, и вся компания развернулась к двери. Как раз вовремя. Одна из створок со скрипом отъехала в сторону. Вечернее солнце, висевшее низко над заводским двором, ударило в проем. Лукас прикрыл ладонью глаза и сощурился, а когда отвел руку, увидел застывшую на пороге женскую фигуру. Волосы женщины отливали серебром, за плечами ее алел закат. Почему-то Вигну вдруг представились отрубленная человеческая голова и кровь на серебряном блюде.
— Фреда?! — удивленно вскрикнул Шеймас.
Но это была не Фреда. Пока Лукас смотрел, за спиной женщины выросла одна… две… пять фигур — и цех затопил поток расплавленного серебра.
Через маленький сквер, где листья платанов и канадских кленов бросали на землю узорчатые тени, геодка и вслед за ней Марк вышли на Лексингтон-стрит. Девушка направилась вниз, к реке. На углу Пиккадилли и Хэймаркета заколебалась, свернула направо, но затем внезапно передумала. Марк небрежно шагал в толпе туристов и задержался у фонтанчика рядом с угловым зданием. Здесь в воду вместо вышедших из употребления монеток бросали пластиковые игральные фишки. Фишки не тонули. Пронырливая пацанва из Сохо собирала их на рассвете и отдавала отцам, а те меняли фишки на выпивку в казино шестой зоны: Уилдерс-Грин, Баундс-Грин, Вудс-Грин. Английскими там остались только названия, да и в престижном Вест-Энде вся недвижимость давно принадлежала китайцам и арабским шейхам. Сто лет назад власти провели закон о репатриации и выделили иммигрантам жилье в районе Воксхолла и Ламберта. Теперь после восьми вечера туда заглядывала разве что полиция.
Геодка вернулась на Хэймаркет и, миновав афиши Королевского театра, ступила на Трафальгарскую площадь. Кажется, она глазела на достопримечательности. Под длинной колоннадой Национальной галереи девушка задержалась, обходя каждый столб и трогая пальцами гладкий от тысячи прикосновений камень. Часы на церкви пробили полночь. Половинка увядающей луны зацепилась за крест. Толпа ночных гуляк постепенно рассасывалась. Туристы расходились по отелям, пабам, дешевым китайским забегаловкам «all-you-can-eat» и шикарным ночным клубам Мэйфэйр. Прожекторы, освещающие галерею и колонну с четверкой львов по бокам, потускнели. Геодка решительно сбежала по ступеням — белая рубаха плеснула, — быстрым шагом миновала фонтаны, пересекла вымощенный брусчаткой круг и нырнула под арку. По другую сторону начинался прямой как стрела Молл, ведущий к Букингемским садам. Марк улыбнулся. Кажется, им с Оле крупно повезло. За почти восемь столетий Лондон мало изменился — здесь всегда находилась работа для великих сыщиков и великих убийц. Джек-потрошитель орудовал всего в нескольких километрах в востоку от той аллеи, по которой шагали сейчас викторианец и ничего не подозревающая геодка. Марк, впрочем, давно переплюнул своего знаменитого предшественника. Если убивать дважды в месяц, то за два с половиной года список жертв достигнет впечатляющей длины.
От пруда тянуло сыростью, прохладой и отчетливым запахом тины. На берегу в птичьем домике спали грязно-белые лебеди, спали и почесывались во сне. Птиц тоже донимали паразиты. Листва ив, снизу подсвеченная голубым и оранжевым, казалась волосами молодящихся ведьм. Чем дальше в парк, тем реже попадались фонари у дорожек. Здесь вовсю сохраняли старину, и за стеклом кованых светильников дрожало фальшивое газовое пламя. Марк притушил маску и слился с тенями.
Идущая впереди девушка выделялась на дорожке белым пятном. Всевидящие глаза Оле отчетливо различали липнущую к крепким ягодицам ткань рубашки. Белья на геодке, похоже, не было. Марк начал ощущать возбуждение. Горячая волна прокатилась по позвоночнику и застряла в паху. Девчонке все равно умирать. «А ты, однако, скотина», — удивленно сказал он себе, но жар в паху сделался лишь сильнее. Салливан ускорил шаги, и девушка, кажется, что-то услышала. Она остановилась и медленно развернулась. За спиной Марка мигнул и погас последний фонарь вместе с вмонтированной в него уличной камерой. Черное на черном, неразличимый силуэт среди горбатых стволов. «Крестьяне подняли бы меня на вилы или сожгли в овине, — подумал Марк и мысленно добавил: — Если бы у них, конечно, хватило пороху». Охотник сдернул маску и шагнул к добыче.
Девчонке полагалось отшатнуться и побежать, но ее бледно светящееся в темноте лицо не дрогнуло. Геодка стояла неподвижно. В разрезе рубашки Марк увидел тонкие ключицы и сбегающий от шеи шнурок. Крест? Амулет? Внезапно девушка улыбнулась, как будто только и ждала этой встречи. Левой рукой она потянула за шнур, а правой ослабила ворот. Одним движением сбросила рубашку, переступила через упавшую к ногам белую ткань и шагнула к Марку. Тот судорожно втянул воздух. У геодки оказались неожиданно тяжелые груди и неожиданно темный треугольник волос на лобке. Лунный свет не отражался от нежной кожи, а лип к ней, стекал крупными каплями. Капли хотелось слизнуть.
